Войны начинают неудачники
Шрифт:
Ее голос сорвался, и до девушек донеслись странные нечленораздельные звуки с элементами рыданий. Брюнетка готовилась к истерике.
– Как ты думаешь, куда нас везут? – снова обратилась к Яне сероглазая.
– Какая разница. Везут, значит, мы им нужны.
– Нас не убьют?
– Убьют! Всех нас убьют! – завизжала брюнетка.
– Заткнись, дура, – оборвала истеричку Яна и, обернувшись к сероглазой, ободряюще улыбнулась. – Хотели бы убить, уже убили бы. Скорее всего, мы окажемся в каком-нибудь притоне.
– Ты смелая, –
– Яна. А тебя?
– Марина, – сероглазая вздохнула, – хотела бы быть такой же, как ты. Я ужасная трусиха.
– Мне тоже страшно, – подумав, призналась Яна.
Девушка действительно чувствовала себя не в своей тарелке. Единственным снаряжением, которое Сантьяга разрешил ей взять с собой, была маленькая пластиковая капсула с шестипроцентным раствором разрыв-травы (номер 14 по каталогу «Современные средства освобождения», стопроцентная гарантия избавления от любых оков, наручников и замков, высылается с курьером), а единственной гарантией – его слово. В обычной ситуации этого было бы более чем достаточно, но Вестник не был обычной ситуацией, и девушка нервничала.
Автомобиль остановился. В наступившей тишине Марина судорожно вздохнула и крепко сжала руку Яны, словно пытаясь почерпнуть у нее храбрости. Брюнетка громко всхлипнула, закрыв лицо руками, а две другие девушки испуганно прижались друг к другу. Дверь распахнулась, и в салон заглянула круглая голова, обтянутая ярко-красным платком.
– Ты первая, – голова кивнула на Яну, – выходи.
Это был Секира, девушка узнала его по зеленой татуировке фюрера на скуле. Она спрыгнула на асфальт и деловито огляделась по сторонам. Фургон стоял в подземном гараже, рядом с грузовым лифтом. Ворота на улицу были закрыты, и догадаться, где находится дом, не представлялось возможным.
– Стой ровно! – рявкнул стоящий рядом охранник и грубо дернул девушку за локоть. – Не вертись!
Опомнившаяся Яна испуганно съежилась и что-то пискнула.
– Да не пугай ты ее, – лениво проворчал Секира и тут же обернулся к стоящим у фургона воинам: – Ну что вы возитесь? Гоните остальных в лифт!
Следующей из фургона показалась брюнетка.
– Не трогайте меня! Не трогайте!
– Будешь вякать, сука, убьем прямо здесь, – равнодушно буркнул Секира.
Пленница послушно замолчала.
Лифт поднялся на двадцать четвертый этаж, и, когда двери открылись, девушки оказались в комнате охраны. Грубо подгоняемые Красными Шапками, они прошли в сводчатый зал, отделенный мощными, звуконепроницаемыми дверьми. Стены и пол зала были облицованы плотно пригнанными друг к другу гранитными плитами, в центре возвышались шесть мраморных колонн, а в дальнем углу наверх уходила легкая винтовая лестница. Воины подтащили девушек к колоннам и ловко сковали тонкими, но прочными цепями. Яна не сопротивлялась.
– Ты у нас молодец, – похвалил ее один из конвоиров, видя, с каким трудом его подельники тащат к столбу бьющуюся в истерике брюнетку, – тихая.
Это было нестерпимо. Яна ловко извернулась и врезала любителю спокойных женщин коленом в пах. Воин взвыл и выхватил нож:
– Убью!!
– Подохнуть захотел? – Напарник перехватил его руку. – Знаешь, что Любомир сделает, если ты тронешь эту суку?
Потрепанный боец убрал нож и злобно поглядел на Яну:
– Это твоя последняя выходка, маленькая тварь. Передавай привет Вивисектору.
Прикованная к соседней колонне Марина громко разрыдалась. Яна же гордо присела на пол, длина цепи это позволяла, и, посмотрев на воина, не менее злобно ответила:
– Уноси отсюда то, что у тебя еще осталась, придурок, пока я не разозлилась по-настоящему.
Воин вспыхнул.
– Любомиру эта сучка понравится, – захохотал второй охранник.
Красные Шапки ушли, факелы догорели, и зал медленно погрузился в темноту.
Лабиринт
Москва, где-то под землей,
28 июля, среда, 07.41
Болело все. Руки, ноги, голова, особенно голова. Едва наемник пришел в себя, ее сдавило раскаленным обручем, стиснуло виски, иглой пронзило мозг. Боль прошила израненное тело Кортеса, резанула по костям, заставив его резко выгнуться на бетонном полу и сдавленно прохрипеть короткое ругательство. Наркотик прекратил действие, и наемник остался один на один со своими ранами. Он не знал, хватит ли ему сил сделать еще одну инъекцию или даже просто открыть глаза. Открыть глаза. Кортес медленно поднял веки и скривился. Из полумрака пещеры на него участливо смотрел Чуя.
– Я думал, ты умер.
– Не сомневаюсь, – буркнул наемник, приподнимаясь на локте. Вдоль стены замерла шеренга крыс. – Что, пора завтракать?
– Не-е, стая сытая, – успокоил его охотник. – Нож хороший.
Чуя достал боевой нож Кортеса и с вожделением посмотрел на черный клинок:
– Очень хороший нож. Навский.
– Я знаю.
Кортес оторвал от рубашки пуговицу и проворчал заклинание. Пуговица превратилась в шприц.
– Плохо? – поинтересовался Чуя.
– Нехорошо, – процедил наемник, вкалывая себе наркотик.
– Я тебя щупал. Кости целы, и раны неглубокие. Ты поправишься.
– Все равно плохо.
– Зато у тебя нож хороший, – заключил охотник. – А у Чуи плохой нож. Сломался.
Помолчали. Кортес впитывал в себя стимулятор, а крысолов завистливо вертел в руке черный навский клинок. Каждый думал о своем.
– Бзик тоже смотрел нож, – сообщил последние новости Чуя. – Ему понравился. Так и сказал: «Хороший нож». Много мне завидовал.
– Тебе-то почему? – осведомился Кортес, не открывая глаз.