Воздаяние храбрости
Шрифт:
– Генерал… майор… Мадатов…
Алексей забежал чуть вперед и, заглядывая в глаза Орлову, спросил, заискивая, стараясь загладить свою неловкость:
– А храброй генерал-то, а, дядя Орлов?
Орлов скосил на него глаза и вроде бы как ответил:
– Храброй…
И тут же положил на язык новую фразу:
– Генерал… храброй… Мадатов…
Новое неожиданное слово вдруг каким-то неведомым образом потянуло за собой другие:
Генерал… храброй… Мадатов… Нас… к победам… поведет… Он… военные ухватки… Персов знает напролет…На ночь батальоны остановились рядом с рощицей, выросшей на берегу узенькой речки, неспешно струившейся вниз. Солдаты кипятили воду, размачивали в ней затхлые сухари и хлебали несытную тюрю. Потом укладывались, надеясь хотя бы сном отвлечься от не слишком веселых мыслей.
Орлов же до утра сидел у небольшого костра и черкал, черкал карандашом на листках, которые всегда на такой случай таскал с собою в мешке. Когда же проиграли, простучали подъем, он смело подошел прямо к батальонному командиру. И когда колонна уже снова вытянулась по шоссе, унтер шел в ее голове и залихватски выводил чуть надтреснутым, но еще сильным и верным голосом:
Буря брани зашумела, Поскорей, друзья, к ружью, В чисто поле поспешайте Защищать страну свою. Мы не в ней хотя родились, Она наша – в ней живем,— И равно, что за отчизну, За нее пойдем, умрем… [31]Стучали барабаны, свистели флейты, и ноги двигались уверенней, глаза глядели куда веселей…
Глава пятая
31
Песня, сочиненная унтер-офицером Орловым в августе 1826 года.
«…Рационы уполовинены и тем не менее запасов в крепости хватит только лишь на пять дней».
Комендант Челяев закончил доклад и сел. Полковник Реут сидел неподвижно более полуминуты, затем кивнул Миклашевскому. Подполковник вскочил и заговорил горячо, быстро, напористо.
– Пороха, свинца и ядер в Шуше достаточно. Сама природа помогает нам против персов. Приступ этой ночью был отбит всего лишь двумя залпами.
– На такой круче дольше и не продержишься, – вставил Лузанов, потирая голову, туго перебинтованную после контузии.
– Об этом я и говорю, майор, – обронил в сторону Миклашевский, не слишком довольный тем, что его перебили. – Дорога надежно перекрыта орудиями Васильева. Приступы к стенам больше опасны для осаждающих. Дважды неприятель пытался пойти на штурм, и оба раза мы отбрасывали его немедленно. Крепость стоит, крепость приковала к себе огромную армию, крепость может и должна еще продержаться.
Остальные участники, даже Челяев согласно кивнули. Никто не собирался сдаваться, все уверены были, что могут сопротивляться, и главный вопрос заключался в том, чтобы выжить, не умереть с голоду.
Реут вздохнул, оперся руками на стол, как бы собираясь подняться, но остался сидеть. Он был ранен в голень неделю назад во время очередной бомбардировки и, хотя рана уже заживала, не хотел бередить ногу без надобности.
– Мы удерживаем крепость более трех недель. И тем самым сковываем действия Аббаса-Мирзы. Известий из Тифлиса у меня нет. Первое и последнее доставлено было тому назад уже дней шестнадцать. Приказ командующего ясен и толкований не предполагает. «Есть лошадей, но держаться…»
Казацкий майор недовольно покрутил головой. Реут покосился в его сторону.
– Но я надеюсь, что до этого не дойдет. Пока мы притягиваем на себя персов, в Тифлисе, конечно, собирают войска. Бомбардировки нам не страшны. Кинули они вчера четыре ядра, и что же с того?
– Зажгли дом и убили корову, – ухмыльнулся Лузанов, превозмогая боль в левом виске.
– Дом потушили, корову разделали и раздали по ротным артелям, – продолжил Челяев. – Есть одно соображение, Иосиф Антонович.
Реут повернулся к нему всем телом.
– Изволите видеть, – продолжал комендант Карабага, – стоит поблизости Шуша-кент. Деревушка армянская с мельницами.
– Как же персы до нее не добрались? – живо заинтересовался Михайлов.
– А подходы к ней, капитан, еще неудобнее, чем к Шуше. Пробовали сарбазы к ней подойти, но армяне завалили ущелье камнями и отсиделись, отстрелялись за баррикадой. Ночью вчерашней прибежал ко мне их старшина Тарханов Ростом. Предлагает послать к ним солдат с мешками и смолоть наше зерно. То, что собрали в первый же день осады. Не дробленым будем питаться, а мукой молотой. И сытнее это, и экономнее. А кроме того, говорит Тарханов, у них свои запасы еще имеются. Они нам их отдадут. Даже не продадут, а подарят. Говорит – вы стоите, и мы держимся. Вы уйдете, и мы совсем пропадем.
– Что же нужно для экспедиции в этот ваш Шуша-кент? – спросил Реут, наклоняясь в сторону коменданта.
– Время! – немедленно ответил Челяев. – Ночь, затишье. Транспорт организовать невозможно. Придется посылать взвод за взводом с ранцами.
– Рота Михайлова, – повернулся командир полка к капитану, и все поняли, что решение принято. – Вы привезли это зерно в крепость, вам и продолжать трудиться над ним.
– Ну а Клюгенау тогда сопровождать их, как и в первый же день, – предложил Миклашевский с дружелюбной ухмылкой.
Клюки фон Клюгенау флегматично кивнул и ответил коротко:
– Jawohl! [32]
Но Реут покачал головой.
– Нет, господа, прикрывать экспедицию за мукой будет майор Лузанов. А для Клюки у меня особое поручение. Сегодня утром прибыл парламентер от Аббаса. Предлагает снова устроить переговоры, но уже у него в лагере. И я думаю, что пойдет к персам именно майор Клюгенау.
Австриец невозмутимо выслушал командира и только пригладил поочередно волосы на висках.
32
Так точно! (Нем.)