Воздаяние храбрости
Шрифт:
«Не получишь такого удовольствия, щенок!» – пообещал врагу Валериан и пошел по направлению к командующему. Не дойдя пяти саженей до застывшей спины генерал-адъютанта, повернул и, так же сцепив сзади ладони, направился к штабу. Опять-таки не дойдя, остановился и посмотрел на Паскевича.
Между тем фронт персов замер на расстоянии чуть больше версты. Масса чужой пехоты, заполонившая всю равнину, в самом деле могла смутить непривычного человека. «А как бы вы себя чувствовали на месте Паскевича?» – спросил себя Валериан почему-то голосом Сергея Новицкого и ответил себе самому, смешивая сожаление и злость, что на месте Паскевича ему уже не бывать.
Он снова оказался рядом со штабом. Тишина упала на поле такая, что слышно было лишь, как звенят в траве энергичные кузнечики, не утомившиеся пока жарой. Вельяминов поймал взгляд Валериана и едва заметно пожал плечами. Мадатов развернулся на каблуках и энергично пошел к Паскевичу.
– Ваше превосходительство! – сказал он, глядя прямо в скошенный затылок, прикрытый надвинутой треуголкой. – Не прикажете ли начать? А то ведь эта золотая сволочь нас шапками закидает.
Паскевич обернулся к нему, опустив руку с трубой вдоль бедра. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, и за эти секунды Валериан успел узнать все о будущей своей судьбе, во всяком случае, в том, что касалось военной карьеры. Но именно сейчас личная жизнь беспокоила его меньше всего.
Командующий хотел сказать что-то резкое, но сдержался, прикусил пухлую губу, обнажив самые кончики белых, крепких зубов, и замер. А потом, указав на противника повелительным жестом, произнес ясным и твердым голосом:
– Начинайте, князь! С Богом!..
Валериан, придерживая шашку, пустился широким шагом, почти бегом, к вороному, которого держал под уздцы Василий. Увидев торопящегося к нему хозяина, жеребец вскинул крупную голову и заржал, совершенно довольный. Валериан, не останавливаясь, замахал Вельяминову, и тот так же поспешил подняться в седло.
Уже верхами оба генерала съехались и еще раз наскоро проговорили обязанности и ответственность. Вельяминов занимается артиллерией, третьей линией и резервом; Мадатов отправляется в первую линию и ведет за собой вторую. Подробно они расписали диспозицию еще до полуночи, и, по мнению Валериана, долго толковать тут было и не о чем. Мадатов готовился было уже отъехать, как вдруг, повинуясь вспыхнувшему неожиданно чувству, обернулся и крепко стиснул ладонь Вельяминова, которую тот в тот же момент выкинул ему навстречу. Они скрестили руки, словно вдруг решив помериться силой, и, едва не уперевшись лбами, несколько долгих мгновений глядели глаза в глаза. Подчинившись тому же внутреннему импульсу, Валериан в самый последний момент, перед тем как ослабить хватку, подмигнул Вельяминову, будто уговаривая такого же, как он сам, мальчишку пуститься на очередную проказу. И ему показалось, что по сухому тонкогубому лицу генерала-плижера, рыжего генерала вдруг промелькнула тень искренней, сердечной улыбки.
Расстояние в сотню саженей вороной одолел в десяток секунд. Персидская армия остановилась к этому времени, закрыв совершенно горизонт, и, протянувшись через всю долину, соединила отроги Карабахских гор и предгорья Кавказа, переметнувшиеся за Куру. Огромная дуга воинства Аббаса-Мирзы готовилась охватить крошечный русский отряд с обоих флангов, намереваясь сокрушить нас, смять, уничтожить.
Мадатов остановил жеребца боком к передовой линии и легко, словно в юности, подскочил кверху, став на седло обеими ступнями прочно. В первой линии стояли три колонны: херсонцы полковника Ромашина, ширванцы полковника Грекова и грузинцы графа Симонича. К ним и обращался Валериан, подымая голос над полем будущего сражения:
– Солдаты! Друзья мои!..
Он вдруг вспомнил, как уговаривал александрийских гусар под Борисовым, как боялся, что не найдет верные слова, что не пойдут за ним эскадроны, и – сам поразился своей бесшабашной уверенности в эту секунду.
– Солдаты! – повторил он, объединяя в одном звании и низших чинов, и унтеров, и обер-, и штаб-офицеров. – Верные мои товарищи! Перед нами враг!
Он, не глядя, кинул руку назад, показывая на роившиеся у него за спиной тучи сарбазов.
– Мощный, сильный, жестокий и наглый враг! Но мы уверены, что победим! Уверены, потому что нам есть что и кого защищать! Мы не одни и деремся не только за свои жизни. За нами Грузия!.. За нами Кавказ!.. За нами Россия!..
Он помедлил, пытаясь припомнить, не упустил ли чего-либо в спешке. Решил, что прокричал уже все нужные нынче слова, и добавил только, уже не так форсируя голос:
– Командиры полков! Прикажите людям снять ранцы!
Прыгнул на землю, уверенно спружинив коленями. Вороного подхватил Василий и повел в сторону.
Солдаты полков первой линии шеренга за шеренгой отбегали в сторону, стаскивали с плеч лямки заплечных мешков и складывали заспинный груз в кучу. Живые вернутся победителями и заберут оставленное имущество, а мертвым и побежденным лишняя ноша уже не нужна.
Валериан прошел к херсонцам, поздоровался за руку с Ромашиным и стал с ним рядом, обнажив шашку. Все приказы уже были отданы, все слова сказаны, оставалось лишь действовать. По прошлому опыту дружинника в отряде деда Джимшида, командира роты в батальоне Буткова, командира эскадрона в полку Ланского он знал, что никакие убеждения, награды, розги, шпицрутены, даже пуля не понуждают так солдата идти вперед, как пример командира, рвущегося в самую гущу боя. Он взглянул на тьмы, тьмы и тьмы персов, заполонивших равнину, и ему показалось, что темная линия войска Аббаса-Мирзы зашевелилась и продвинулась несколько ближе.
– Ваше превосходительство! – услышал он справа хрипловатый густой голос. – Прощеньица просим, но интересуюсь спросить: как же так – вы и в пехоте?!
Валериан обернулся, раздосадованный и тем, что оторвали его от мыслей, и тем, что низший чин осмелился заговорить с ним во фронте. Но, едва увидев, кто его окликнул, расслабился и усмехнулся. Таким солдатам он прощал все, ну – практически все. Он помнил этого сурового кряжистого унтера еще по сражению под Хозреком и сам бы повесил ему на грудь крестик солдатского Георгия, если бы тот уже не был отмечен этой наградой.
– А я, Орлов, – объяснил унтер-офицеру генерал-майор князь Мадатов, – вступил в службу подпрапорщиком в гренадерском полку. Гвардии Преображенском. Слыхал? Да потом еще егерем верстами у Дуная кружил. Вот, видишь, и пригодилась наука.
Он отвернулся, пригляделся к лохматой туче персидского войска, что грозно нависала над небольшим русским отрядом, и хотя медленно, но неуклонно продвигалась вперед. Встряхнулся и бросил Ромашину:
– Начинайте, полковник!
Ромашин вытянулся, приподнимаясь на носках, взмахнул шашкой и закричал, запел на высокой ноте, раскатываясь на гласной: