Воздаяние Судьбы
Шрифт:
Против ожидания, корабль не стал снижаться, а направился прямо к густой кроне, чуть ниже верхушки дерева. Изумлённые путешественники увидели, что листья дерева фантастически огромны, и только потом сообразили, что тот корабль-лист, на котором они прибыли, как раз и есть один из таких листов.
Пассажиры необычного судна принялись легко спрыгивать с борта на широкие платформы листовых пластин и убегать во тьму гигантской кроны. Корабль отчаливал, перемещался вокруг дерева дальше, высаживал людей, повинуясь ловкому рулевому, который правил при потощи толстого черенка на корме судна.
Лён с Кириллом старались не глядеть вниз,
Вокруг плавало множество покинутых суден — они притёрлись к своим собратьям, как корабли к пристани.
— Пошли, пока есть время, побегаем по веткам. — дёрнула Лёна за руку неугомонная Газуелла, а Ливиоль уже со смехом утаскивала Кирилла. Девушки утянули гостей в глубину кроны, а там было, на что посмотреть!
Только теперь, в непосредственной близи, оба осознали, насколько же велико дерево! Огромный лист, площадью примерно сорок квадратных метров, держался на толстом черешке, изогнутом, как мостик. Поверхность черешка была похожа на черепаховый панцирь, и пластины слегка флуоресцировали, создавая вокруг себя слабое свечение. Нога на них держалась, не соскальзывая, возможно оттого, что были покрыты тонким липким слоем. Черешок крепился к толстой ветви, ветви собирались в ещё более толстые — все они создавали внутри кроны заметный свет, так что путешествие среди этого необыкновенного зелёного дворца оказалось увлекательным.
— Осторожнее. — сказала Ливиоль, задерживая Кирилла и указывая на огромную золотистую каплю, медленно ползущую по ветви. — Это смола. Завязнешь — не выберешься!
— Потом будут через миллион лет смотреть на тебя в куске янтаря, как на древнего ископаемого предка! — засмеялась Газуелла.
Такие капли, величиной с корову, встречались на пути то и дело — они выделялись в коре дерева и медленно ползли к краю листа, чтобы упасть в воду и многие сотни лет твердеть на дне. Затем их выносило на берег — из них жители Эдема делали свои жилища.
Змеящиеся стволы чудовищной толщины и толстые, как брёвна, черенки листьев, создавали ощущение, будто Лён и Кирилл превратились в крошечных букашек, бегущих на невообразимой высоте по балкам гигантского зелёного дворца. Не видно неба, не разобрать внизу земли, только густое переплетение листьев и стволов, по которым со смехом и возгласами несутся тонкие разноцветные фигурки. В этом своеобразном лесу потерялись направления, утратилось понятие верха и низа. Временами казалось, что тяготение исчезло — бег по живым упругим полям с руслами выпуклых жил приносил неописуемое наслаждение. Наверно, это потому, что листья выдыхали волшебный аромат — под ногами в проникающем разноцветном свете лун явственно виднелись открытые устья, из которых выходил слабый пар. Дерево дышало.
— Как на таком маленьком островке помещается столько деревьев? — изумился Лён.
— Это всего одно дерево. — ответила Газуелла. — Это прадерево, предок всех растений на нашей планете. Оно так велико, что ветер не доносит пыльцу с его цветов до женских соцветий. Поэтому мы приплываем сюда, когда раз в один эдемский год оно цветёт, и помогаем ему. На каждом острове один его ствол, а само растение оплетает всю планету. Его корни пролегают
Они остановились на краю листа на огромной высоте — отсюда океан казался совершенно гладким, как стекло, и отражал свет лун. Вдали виднелись материковые громады, окружающие острова Эдема. Все они — внуки одного дерева.
— Что будет, если мы не удержимся и упадём? — спросил Кирилл.
— Он не позволит. — ответила Ливиоль. — Он разумен. Он знает, что мы пришли. Молчите и смотрите.
Молодые люди стали оборачиваться по сторона, ища чего-то, что они ранее не заметили.
Лист под ногами, до того надёжно неподвижный, вдруг чуть задрожал — что-то двигалось в глубокой пазухе между его широким черешком и толстым зеленоватым телом ветви. Оттуда быстро вырастал шар, он скоро вытянулся в почку, та набухала, распираясь в боках, пока не выросла размером с человека. Тут острый её конец чуть лопнул, в разрыве мелькнуло что-то белое, но почка продолжала стремительно расти — она стала размером со слона. Раздался треск — это тёмные, остро пахнущие смолой чешуи окончательно разошлись, и из них неудержимо стало разворачиваться что-то пышно белое. Оно росло с невероятной быстротой, занимая всё место у основания листовой пластины и вытесняя с широкого листа своих гостей. Огромные белые лепестки выгнулись от внутреннего напора — цветок развернулся почти в полный шар, и тогда из нутра его стала доноситься песня, похожая на жужжание пчелы.
— Давай! — крикнули девушки и дёрнули своих спутников за руки, увлекая их к этому благоухающему живому шатру. Лён только успел оглянуться и увидеть, как вокруг на листьях распустились такие же белые шары. Из некоторых выглядывали широким золотым венчиком тычинки. Дерево-гигант пело песню тысячами голосов, сплошь покрывшись белым цветом, как невеста фатой. Среди этого пения слышались многочисленные голоса и мелькали разноцветные фигуры — они ныряли в белую пену цветения.
Внутри цветка стоял невообразимо густой аромат — пахли прохладные флуоресцирующие стены, создавая свет. Среди огромных лепестков скользили девушки — они легко миновали огромные внешние преграды и теперь, двигаясь змейкой, миновали внутренние лепестки. Едва нога вставала в основание этой выгнутой белой чаши, как лепесток тут же легко отгибался, открывая путь, поэтому пробираться по этому лабиринту было совсем просто.
— Не отставайте! — со смехом кричали девушки своим кавалерам, — А то потеряетесь!
И Лёну с Кириллом приходилось поспешать изо всех сил, впрочем, очень скоро они вошли во вкус этой игры, когда поняли, что все пути внутри этого фантастического цветка ведут к его центру. Они не видели друг друга, но ощущали по движению стен этого живого дворца. Лепестки стали мельчать, и Лён уже мог видеть поверх них своего спутника. Вот они уже лишь по пояс в этих живых, белых, похожих на широколистную траву, внутренних махрах. У центра их уже ждут девушки и машут руками. Над их головами возвышается лес тычинок, каждая из которых оканчивается пушистым золотым семечком. А в центре — высокий столбик пестика, истекающего томным сладким соком.