Воздаяние Судьбы
Шрифт:
Физрук Евгений Викторович закатил глаза и повалился на пол, Сан Саныч мелко закрестился, плюя себе на левое плечо, а физик, как человек твёрдых атеистических убеждений, остался верен своей партийной закалке — он заторчал столбиком. Ощущения его были необыкновенны: такое впечатление, словно весь алкоголь, какой был, испарился из его организма — весь многолетний запас дубильных веществ! — отчего в голове вдруг отчётливо зачирикали птички.
***
— Иди сюда, Малюта. — позвал Лён таракана.
— Чего тебе? — невежливо отозвался тот из-под батареи.
— Домой
— Мне и здесь хорошо. Вот погоди маленько — устроим вам мировую революцию.
Комок голубого огня в момент перенёс наглое насекомое обратно в Селембрис, потому что для современного мира Земли даже один такой разумный таракан — слишком много.
— А мы всё равно вам покажем кузькину мать! — заорали тараканы, бросаясь врассыпную. Но, следующий пасс развеял все их диковинные способности к речи — нет Малюты, и идея мировой революции испарилась.
— Шмурты! — звал по закоулкам Лён. Астральные крысы не откликались, зато навстречу ему попался уже знакомый господин — тот самый человек, с которым сегодня утром разговаривал Лембистор.
— Ну, как я тебе? — хвастливо спросил Павел Андреевич, поворачиваясь своим кругленьким невысоким тельцем.
— Не очень. — признался Лён, соображая, что ведит перед собой уже не магистра из Кризисного Центра, а воплощённого Лембистора.
— Это пока. — пообещал маг. — Потом я поправлю эту тушку. Дрянь, конечно, тело. Больной весь: гастрит, одышка, лысина эта дурацкая. Эх, как жаль дока Сарантору! А какой был Ромуальд! Ну ладно, ты тут, небось, за кем пришёл? Сегодня ведь такая ночь! Я тоже полечу! Впервые за столько-то лет! Какое блаженство! Ты кого решил позвать? А, догадался: Базиля, конечно! Хороший молодой человек. Я вообще-то его себе присматривал, но не решился — очень уж чистая душа. Ладно, так и быть, пойду, попрощаюсь с педагогами.
Развесёлой походочкой магистр направился по коридору, а навстречу ему выскочила стая матерящихся шмуртов — те спешили на дискотеку.
— Пардон, мерзавцы. — окликнул их Лембистор. — Я вас породил, я вас и врожу!
Одним движением он закрутил над шмуртами голубой вихрь — тот подхватил астральных крыс и рекреация моментально опустела.
Базиль! Ведь он так и не успел поблагодарить Базилевского — очень уж быстро всё произошло. Только утром он шёл, весь издёрганный от неудач, с остатками мути в голове, и вдруг узнаёт, что всё сладилось даже без всякого Погружения. Мог бы он, конечно, отстоять Чумаковича, да не стал — когда-то Жребий должен кончиться. А последнее погружение было хуже всех! И вот он свободен — душа поёт! Или это в предвкушении полёта в Вальпургиеву ночь? Вот куда весной ведьма улетала!
Но на месте ли Базилевский? Вот жаль будет, если его нет в школе — нет времени искать.
К сожалению, опасения оправдались — кабинет был заперт. Не зная, что ещё можно придумать и кого позвать с собой в полёт, Лён медленно спускался по лестнице с третьего этажа — как всегда, не по той. Он забыл, что остался неприкрыт, и опомнился лишь когда встретился глазами с Маргаритой Львовной. Тёмные глаза педагога, обведённые нездоровыми кругами, внимательно смотрели на него, а Лён не знал, что сказать —
Маргуся неожиданно словно оттаяла: взгляд её потеплел, она словно почувствовала облегчение. Чуть синеватые губы, без следов губной помады, едва шевельнулись, образуя слабую улыбку на этом замершем в тайном ожесточении лице. Она всё поняла и прощалась с ним, и он тоже в несказанном облегчении улыбнулся ей, уходя навсегда.
В вестибюле ему встретился Базиль.
— Ты чего, пришёл на дискотеку? — удивился тот. — Смотри, директрисе не попадись.
Базиль выполнял ответственное задание — следил вместе с ночным сторожем Романычем за тем, как старшеклассники покидали школу после дискотеки. Нельзя допустить, чтобы кто-то вздумал шататься по школе.
Директриса издала повеление, чтобы все учителя, у кого нет маленьких детей явились на это ответственное мероприятие и дежурили по этажам с небольшими перерывами на чай. Только получилось так, что дежурить отправили молоденького Базиля, да ещё Маргарита Львовна не изъявила желания сидеть в компании коллег — она одна честно исполняла свой долг. Так что, из всех педагогов сегодня трезвыми были лишь Маргуся да Базиль. Ах, пардон, а три гиганта духа в лаборантской у физика! Да, они ненадолго протрезвели.
— Кирилл Никонович. — просто сказал Косицын Базилевскому, отведя его в затемнённый коридор.
— Кирилл Никонович. — сказал он, доставая из-за пазухи лёгкий узорчатый фиалец с густо-бордовой жидкостью, — вы помните, как я показывал здесь чудеса?
Базиль кивнул, хотя и до сих пор сомневался в увиденном, но свидетельство всего класса!
— Если что и будет в вашей жизни, как мага, что-либо удивительное, то это может произойти только сейчас. — каким-то странным голосом произнёс Косицын, глядя ему в глаза своими яркими глазами. Он выставил перед собой ладонь, и на ней с лёгким звоном возникли две маленьких хрустальных стопки.
— Вот это вино. — продолжал тот, разливая из фиальца густое тёмное вино, — Особенное вино. Его случается пить в моей волшебной стране только в Вальпургиеву ночь. Поэтому я спрашиваю вас: хотите ли увидеть чудеса прежде, чем мы расстанемся навсегда. Меня ждёт моя страна — Селембрис, но, уходя, я хочу вам показать то, чего вам не покажут десять тысяч "магов" из вашей братии, ибо вы не маг, Кирилл. Вы не маг.
Кирилл невольно взял стаканчик — до того он был очарован этой естественной магической простотой — и понюхал содержимое. Пахло не просто вином, а чем-то волнующе чудесным.
— Ощущаете аромат? — заметил ученик. — А вот мне столько лет он казался просто омерзительным. Это потому, что я был несовершеннолетним и не годился для полёта. Для этого надо быть взрослым магом. Сегодня я праздную совершеннолетие.
— У тебя день рождения? — встрепенулся Кирилл.
— Да. — ответил Лён. — Я родился в ночь на первое мая. Мне восемнадцать лет.
— Тогда отпразднуем твоё совершеннолетие. — шутливо откликнулся Базиль.
Они выпили чудесный нектар на брудершафт, и Базилевский ощутил, как по его телу стремительно разнёсся горячий ветер, а потом он мягко провалился в темноту.