Воздух, которым он дышит
Шрифт:
— Как поживаешь, Лиз?
— Элизабет, — поправила я, мой голос отразился от бетона, на который я смотрела. — Только люди, которых я знаю, зовут меня Лиз.
— Лиз, не разговаривай с ним так! — отчитала меня мама, и небольшие морщины прорезали лоб. Она бы была уже в припадке, если бы знала, как видны ее морщины. Я ненавидела, что всякий раз, когда появлялся новый мужчина, она молниеносно ставила его превыше меня.
— Все нормально, Ханна. Кроме того, она права. Чтобы узнать кого-то, нужно время. Уменьшительные имена нужно заслужить, их не дают просто так, — было что-то грязное в том, как Ричард посмотрел на меня и затянулся своей
Я отказалась.
— Эмма еще спит, — мой взгляд вернулся к дому, где спала моя дочка на раздвижном диване, на котором мы с ней разделили слишком много ночей с тех пор, как переехали обратно к маме.
Мама была не единственной, кто потерял любовь всей своей жизни.
Надеюсь, я не закончу, как она.
Надеюсь, что просто останусь в стадии печали.
Прошел уже год с тех пор, как Стивен ушел, и до сих пор каждый вдох давался с трудом. Настоящий наш с Эммой дом остался в Мидоуз-Крик, штат Висконсин. Это было лучшее место, где Стивен, Эмма и я создали домашний очаг. Мы влюблялись все сильнее, ссорились и снова влюблялись, снова и снова.
Этот дом был для нас очагом тепла, и после того, как Стивен скончался, лавина холода заполнила пространство.
В последний раз, когда мы с ним были вместе, его рука была обвита вокруг моей талии, мы были в прихожей и мечтали, уверенные, что все это — навсегда. Вечность оказалась короче, чем мы думали.
Долгое время жизнь текла в привычном направлении, и в один день это течение трагически остановилось.
Я чувствовала удушье от воспоминаний, от печали, так что я сбежала гостить к маме.
Возвращение домой, в конечном счете, заставит меня столкнуться лицом к лицу с осознанием того, что его на самом деле больше нет. Уже более года я живу словно понарошку, делая вид, что он вышел за молоком и войдет в дверь с минуты на минуту.
Каждый вечер, когда я ложилась спать, я оставалась на левой стороне кровати и закрывала глаза, представляя, что Стивен лежал на правой.
Но сейчас моя Эмма нуждается в большем. Моей бедной малышке необходима свобода от раздвижных диванов, странных мужчин и сплетничающих соседей, чьи слова не предназначены для ушей пятилетнего ребенка. Мне она тоже нужна. Я шла через тьму, будучи только наполовину той матерью, которую она заслуживает, так, может быть, столкновение с воспоминаниями о нашем доме принесет мне больше покоя.
Я направилась обратно в дом и посмотрела на моего спящего ангела, ее грудь поднималась и опускалась в спокойном, размеренном ритме. У нас с ней много общего, начиная с наших ямочек на щеках до светлых волос. У нас похожий смех, он тихий, но становится громче, если мы находимся в компании тех, кого любим. Она улыбается правым уголком своего рта, а хмурится левым, в точности, как и я.
Но есть одно большое отличие.
У нее его голубые глаза.
Я легла рядом с Эммой, нежно целуя ее в носик, прежде чем достала оловянную коробку в форме сердца и прочитала еще одно любовное письмо. Оно было из тех, что я читала прежде, но все равно бередило мою душу.
Иногда я делала вид, что эти письма написал Стивен.
В такие моменты я всегда плакала.
Глава 2
Элизабет
—
— Да, возвращаемся, — я улыбнулась ей, складывая диван. Прошлой ночью мне не спалось, я лишь дремала и встала рано, чтобы упаковать все наши вещи.
На лице Эммы появилась лукавая усмешка, похожая на усмешку ее отца. Она закричала «УРА!» и сказала Буббе, что мы на самом деле едем домой.
Домой.
Это слово больно задело часть моего сердца, но я продолжала улыбаться. Я научилась всегда улыбаться в присутствии Эммы, потому что она каждый раз грустила, когда думала, что я в печали. Несмотря на то, что она дарила мне лучший поцелуй эскимоса (Примеч. Поцелуй эскимоса — эскимосы при таком «поцелуе» соприкасаются своими носами и трутся ими вправо-влево), когда я чувствовала себя подавленной, ей не следовало брать на себя такую ношу.
— Мы должны вернуться обратно, чтобы увидеть фейерверки с нашей крыши. Помнишь, как мы забирались на крышу, чтобы посмотреть фейерверки с папой? Ты помнишь это, детка? — спросила я ее.
Она прищурила глаза, как будто глубоко погрузилась в мысли, пытаясь вспомнить. Если бы наши умы были устроены как картотеки, то мы легко могли бы найти наши любимые воспоминания и извлечь их из аккуратно организованной системы, когда бы ни пожелали.
— Я не помню, — сказала она, обнимая Буббу.
Это почти разбило мне сердце, но я все равно продолжала улыбаться.
— Что ж, как насчет того, чтобы остановиться в магазине по пути и купить немного мороженного, чтобы съесть его на крыше?
— И немного чипсов для Буббы!
— Конечно!
Она улыбается и снова кричит. На этот раз улыбка, что я подарила ей, хоть и казалась пустяком, но была настоящей и искренней.
Я люблю ее больше всего на свете. Если бы не она, я бы, определенно, затерялась в своем горе. Эмма спасла мою душу.
Я не попрощалась с мамой, потому что она еще не вернулась после свидания со своим Казановой. Когда я только переехала, а она не пришла домой, я безостановочно звонила, беспокоясь о ее местонахождении, но мама накричала на меня, говоря, что она взрослая женщина, которая совершает взрослые поступки.
Так что я оставила ей записку.
Едем домой.
Мы любим тебя.
Скоро увидимся.