Воздухоплаватель
Шрифт:
Анна Ивановна приняла последнюю фразу за чистую монету и снова со святой материнской любовью гордо оглядела своих толстых деток, младшему из которых было лет тридцать.
— Дядя... — недовольно начал старший, Николай Васильевич.
Дмитрий Тимофеевич мгновенно вскинул на него глаза и с улыбкой удивленно спросил:
— Ты никак сказать чего хотел?
— Да нет... — смешался Николай Васильевич.
— Ну, вот и хорошо, — процедил Дмитрий Тимофеевич. — А ты кушай, Иван Михайлович, кушай. А может, все-таки примешь
— Не обижайтесь, Дмитрий Тимофеевич, зарок дал...
— И ладно. И ладно. Дал слово — держись. Я ведь к чему тебе все это рассказываю? А к тому, что большое ты дело задумал, интересное. Новое дело. И кому, как не тебе, за такие дела браться? Им, что ли? — И Дмитрий Тимофеевич показал на племянников.
Младший, Иван Васильевич, глуповато хохотнул:
— Он, дядя, своей фигурой аэроплан раздавит!
— Для этого дела по меньшей мере инженером быть надо, — язвительно улыбнулся Анатолий Васильевич.
— Я слышал, Иван Михайлович, что ты и грамоте не обучен, — прищурился Николай Васильевич.
Заикин мрачно ответил:
— Грамоте и вправду не обучен. Александр Иванович Куприн, дай Бог ему здоровья, расписываться научил, а боле времени не было. Зато желание стать авиатором имею огромадное.
— Иван Михайлович! — всплеснула руками добрейшая Анна Ивановна. — Неужто вы и в самом деле собираетесь учиться авиаторскому делу?
— В самом деле, матушка Анна Ивановна.
Братья Пташниковы весело захохотали.
Заикин нахмурился, а Дмитрий Тимофеевич успокаивающе похлопал Ивана Михайловича ладонью по обшлагу сюртука, дал отсмеяться племянникам и только после этого весело сказал:
— Ты уж прости, Иван Михайлович, племянников моих. Они мальчонки веселые, безобидные. Головкой, может, малость слабоваты, ну так это все от трудов праведных. Шутка ли дело — нагрузка на организмы их нежные какая! Ночью с шансонетками, днем отсыпаются. Встанут, покушают, да опять на боковую. Вот автомобиль купили — совсем, бедняги, замотались: то на бега, то в цирк, то в театр, ну а потом уж опять по ресторанам. Тяжелая у них жизнь, Иван Михайлович, очень тяжелая...
— Ну просто себя не жалеют! — искренне огорчилась Анна Ивановна.
Племянники заржали над мамашей, и она снова умиленно окинула каждого любящим взглядом.
— Довольно грохотать, — резко сказал Дмитрий Тимофеевич. —Дайте с человеком словом перемолвиться. И небось в копеечку это тебе встанет, а, Иван Михайлович?
— Встанет, Дмитрий Тимофеевич. Научиться летать — это еще полдела. Главное — аэроплан приобрести, чтобы можно было на нем демонстрировать полеты в российских городах, — почесал в затылке Заикин. — А уж там-то все образуется.
— Неужто денег нет? — удивился Дмитрий Тимофеевич. — Такой знаменитый спортсмен, любимец публики...
— Да я, Дмитрий Тимофеевич, в Симбирской губернии двадцать девять десятин земли купил. Именьице
— Ай, умница! — восхитился Дмитрий Тимофеевич. — Вот это ты, Иван Михайлович, молодец! А скажи по совести, авиатором надеешься стать?
— Не только авиатором стать надеюсь, но и Россию хочу прославить.
— Это чем, аэропланом, что ли? — насмешливо спросил старший брат, а двое других фыркнули.
— Не отвечай, Иван Михайлович, — быстро сказал Дмитрий Тимофеевич и встал из-за стола. — Не траться попусту. Иди-ка лучше за мной в кабинет, может, мне чем и помочь тебе удастся.
Дмитрий Тимофеевич прошел к двери, Заикин за ним. У дверей Дмитрий Тимофеевич обернулся и ласково сказал своим племянникам:
— А вы, чада любезные, кушайте, кушайте, а то у вас с голодухи личики вон какие махонькие стали.
Заикин еле сдержал смех и вышел за Дмитрием Тимофеевичем.
Они шли по громадному притихшему ночному дому, и Дмитрий Тимофеевич говорил Заикину:
— Сейчас времена купцов Островского прошли. Сегодняшний купец должен быть личностью прогрессивной, смелой и рискованной. Он должен идти в ногу со временем, а кой-где и вперед забежать.
Дмитрий Тимофеевич толкнул дверь кабинета и пропустил вперед Заикина.
В кабинете сидел маленький сухонький человечек в очках.
— Знакомься, Иван Михайлович, — сказал Пташников. — Это Травин, юрист мой. Я за ним — как за каменной стеной.
Заикин не смог скрыть своего удивления, увидев юриста в кабинете Пташникова в три часа ночи. Он сухо поклонился Травину, а тот льстиво пробормотал:
— Очень, очень рад, — и цепко оглядел Заикина.
И в этот момент Дмитрий Тимофеевич незаметно подмигнул Травину.
— Вот, засиделся тут над всякими бумаженциями, — развел руками Травин. — Ну, да пора и честь знать. Разрешите откланяться.
— Ну уж нет! Коль мы тебя тут застали, изволь-ка помочь нам своим просветленным мнением, — решительно проговорил Пташников.
Травин улыбнулся за спиной Ивана Михайловича и с готовностью согласился:
— Всегда рад, всегда рад. — И снова прочно уселся в кресло, словно и не собирался уходить, а только ждал прихода Заикина и Пташникова. — Итак?
Уже светало. Заикин медленно и тяжело подошел к подъезду гостиницы.
Дверь была заперта. Заикин нажал кнопку звонка и повернулся, прислонился спиной к двери. Пустынный одесский бульвар, набережная, море предстали перед растерянными глазами Заикина в рассветной утренней желтизне.
Заикин глубоко вздохнул и удивленно покачал головой.
Заспанный швейцар, громыхая ключами, открыл двери. Иван Михайлович сунул ему полтинник и тяжело и медленно пошел по тем же коридорам и лестницам, по которым три часа тому назад бежал, исполненный радостных надежд.