Воздушная деревня
Шрифт:
— Ca y est! [165] — в упоении воскликнул Макс Губер, чей торжествующий тон соединился с оборотом речи в высшей степени французским.
И в самом деле, Джону Корту не пришлось дублировать выстрел, что сэкономило патрон. Упавшее в тростниках животное соскользнуло с крутого берега, выбрасывая фонтанчик крови, от которой порозовела речная вода.
Чтобы не потерять великолепную добычу, плот с трудом подвели к месту, куда рухнул убитый бык, и проводник приготовился тут же разделать тушу, вырезав из нее самые лакомые куски.
165
Все в порядке (фр.).
Обоих
Это был онжа, так называют туземцы быка-одиночку. Он гораздо крупнее, чем его собратья в Европе, с более узким лбом и удлиненной мордой, с прижатыми рогами.
Шкуру онжи используют для производства самых прочных кожаных изделий, рога его дают материал для отличных табакерок и гребешков, а рыже-черной щетиной набивают стулья и седла; изготовленные из его мяса котлеты, антрекоты и филе представляют собой самую лакомую пищу, вкусную и укрепляющую силы. Таковы отменные качества азиатских, африканских и американских быков.
В общем, выстрел Макса Губера оказался счастливым. Он не только сэкономил пулю, но и избавил охотников от возможной агрессии раненого быка, когда он особенно опасен.
С ножом и топориком Кхами приступил к разделке туши, друзья помогали ему как могли. Не стоило перегружать плот избыточным весом, а двадцати килограммов аппетитного мяса вполне хватит на несколько дней.
Пока велись эти заготовительные работы, Лланга, обычно очень внимательный ко всему, чем занимались Макс и Джон, оставался под тентом, и вот почему.
При звуке выстрела его маленький подопечный пришел в себя. Руки его шевельнулись, и, хотя он еще не разомкнул веки, рот его приоткрылся, и с бледных губ снова слетело единственное слово, которое Лланга уже слышал:
— Нгора, нгора!
На этот раз Лланга не сомневался. Он отчетливо разобрал все звуки, с характерным картавым «р».
Взволнованный жалобным тоном маленького создания, Лланга взял его горячую руку: лихорадка не проходила со вчерашнего дня. Наполнив чашку свежей водой, мальчик попытался влить несколько капель в рот ребенку, но безуспешно. Челюсти с ослепительно белыми зубами не разжались. Тогда Лланга окунул в воду пучок сухой травы и осторожно смочил губы больного. По всей видимости, это принесло ему облегчение. Его ручонка слабо пожала державшую ее руку мальчика, и слово «нгора» прозвучало опять.
Как мы помним, это слово конголезского происхождения обозначает у туземцев «мать». Так значит, этот малыш призывал свою мать? Расположение Лланги к ребенку, вполне естественно, возросло. Обезьянка?.. Так сказал Макс Губер… Нет! Это не обезьянка! Лланга не мог бы объяснить, почему он уверен в этом, но так он чувствовал.
Около часа провел он со своим подопечным, то гладя его руку, то смачивая ему губы, и не покинул ребенка до тех пор, пока сон не сморил того снова.
Теперь Лланга решился все рассказать; он подошел к своим друзьям в тот момент, когда плот, отведенный от берега, опять входил в полосу течения.
— Эй, Лланга, — улыбаясь, громко сказал Макс Губер, — как там поживает твоя обезьянка?
Мальчик взглянул на него, как бы не решаясь ответить. Затем положил свою ладонь на руку Макса Губера.
— Это вовсе не обезьянка, — произнес он.
— Нет? — переспросил Джон Корт.
— Ну и упрямец наш Лланга! — воскликнул Макс Губер. — Так что же, ты вбил себе в голову, что он такой же ребенок, как и ты?
— Ребенок… не такой, как я… но это ребенок!
— Послушай, Лланга, — Джон Корт перешел на более серьезный тон, чем его товарищ, — так ты полагаешь, что это ребенок?
— Ну да… он разговаривал… сегодня ночью…
— Разговаривал?!
— И снова говорил, только что…
— Да что же оно сообщило, это маленькое чудо? — улыбаясь, поинтересовался Макс Губер.
— Он сказал «нгора»…
— Как! — изумился Джон Корт. — То самое слово, что я уже однажды слышал?
— Да… "нгора"… — подтвердил юный туземец.
Можно было сделать только два вывода: либо Лланга стал жертвой галлюцинации, [166] либо же он сошел с ума.
166
Галлюцинация — болезненное состояние, бред, при котором возникают ощущения, не вызываемые внешними раздражителями, но воспринимаемые как подлинное отражение действительности.
— Но давай проверим, — сказал Джон Корт, если только он не фантазирует, то факт по меньшей мере необычайный, мой милый Макс!
Они забрались под тент и внимательно осмотрели спящего. На первый взгляд можно было утверждать, что он принадлежит к роду обезьян. Но Джона Корта поразило, что перед ним не четверорукое существо, а двурукое. Согласно последней классификации [167] Блуменбаха [168] к такому разряду относится в животном царстве только человек. А у этого странного создания было две руки, тогда как у всех обезьян без исключения их четыре. И ступни его ног казались приспособленными для ходьбы, а не только для хватательных движений, как у представителей обезьяньей породы.
167
Классификация — распределение предметов, явлений и понятий по классам, отделам, разрядам в зависимости от их общих признаков.
168
Блуменбах Иоганн Фридрих (1752–1840) немецкий ученый, один из основателей современной антропологии. Описал 5 рас современного человека.
На все это Джон Корт первым делом обратил внимание своего друга.
— Интересно… Очень интересно! — отозвался Макс Губер.
Рост маленького существа не превосходил семидесяти пяти сантиметров. По внешним признакам пора детства для него еще не миновала, ему можно было дать лет пять-шесть. Лишенная шерсти кожа была покрыта легким золотистым пушком. На лбу, подбородке и на щеках — никаких намеков на волосяной покров, его присутствие обнаруживалось лишь на груди, на бедрах и ногах. Уши его имели округлые и мягкие окончания, отличные от четвероруких, которые вообще лишены мочек. Руки не были чрезмерно длинными. Природа не наделила его и пятой конечностью, как большинство обезьян, которым хвост служит для осязания и хватания. Форма головы круглая, лицевой угол примерно восемьдесят градусов, нос приплюснутый, лоб не очень покатый. Покрывавшие его череп волосы вполне могли сойти за шевелюру, украшающую туземцев Центральной Африки. Все это говорило о том, что существо больше напоминает человека, чем обезьяну, по своему общему строению, но также, вероятно, и по всей внутренней организации.
Легко вообразить душевное потрясение Джона Корта и Макса Губера перед лицом абсолютно неведомого существа, какого не наблюдал еще ни один антрополог в мире и которое казалось промежуточным звеном между животным и человеком.
И к тому же Лланга утверждал, что этот малыш разговаривал, — если только юный туземец не принял за артикулированную речь [169] какой-то нечленораздельный звук, не имеющий связи с абстрактной мыслью, и обязанный своим появлением слепому инстинкту, а не разуму.
169
Артикулированная речь — осознанная и отчетливо произносимая.