Воздушная гавань
Шрифт:
Вместо этого она поймала обидчика за запястье, толкнула его, заставив потерять равновесие, и одновременно вырвалась из захвата, чтобы единым плавным движением превратить разворот в бросок через бедро; первый охранник отлетел в сторону, под ноги второму. Подкошенный, тот тоже оказался на полу и заворочался в попытке подняться. Тогда, чуть приподняв юбки, Гвендолин метким пинком выбила из-под него опорную руку. Крякнув, второй охранник повалился на первого и с изумлением воззрился вверх на девушку.
— Мне ужасно жаль, — сказала ему
И нанесла выверенно-сильный, точный удар носком туфли ему в висок. Оглушенный, мужчина издал слабый стон и обмяк.
— Эстербрук! — вскрикнула мать.
Отвернувшись от двух поверженных противников, Гвендолин увидела, как в комнату входит Эстербрук — капитан охраны Дома Ланкастер. Поджарый, грозный с виду человек с кожей, выдубленной годами, проведенными под беспощадным солнцем: того темного оттенка, что так к лицу аэронавтам. На Эстербруке были черный костюм и куртка, скроенные на манер привычного ему военного мундира. У бедра подвешен короткий и тяжелый флотский клинок в блестящих ножнах. Боевая перчатка на левой руке из потертой мягкой кожи, но начищенная медь ее каркаса на запястье сверкает как новенькая — ничуть не хуже свежей модели на руке у самой Гвендолин.
Девушка мгновенно переключила внимание на вошедшего, отступила на шаг от распростертых на полу охранников и вытянула вперед левую руку, показывая Эстербруку вжатый в ладонь кристалл. Свою цель — седую голову капитана — она заключила точно в развилку указательного и среднего пальцев. К этому моменту кристалл боевой перчатки успел пробудиться, оживленный мысленным приказом Гвендолин. Излучаемый им холодный белый свет поменял рисунок теней в комнате и заставил мать девушки прикрыть глаза от внезапной вспышки.
— Доброе утро, капитан Эстербрук, — спокойно и ровно поздоровалась Гвендолин. — Мне доподлинно известно, ваш костюм подбит шелком. Обязана предупредить: мой кристалл нацелен точно вам в голову. Прошу, не совершайте ничего, что вынудит меня воспользоваться боевой подготовкой в столь трагичной и никому не желательной манере.
Эстербрук смерил ее взглядом, скрытым за темными стеклами очков. Затем очень медленно поднял правую руку, снял очки и несколько раз моргнул против эфирного свечения от наставленного на него Гвендолин кристалла. Глаза у капитана охраны были причудливого золотисто-зеленого оттенка; яркий свет сузил его кошачьи зрачки до узких вертикальных щелей.
— А ведь ловко, — отметил он.
Гвендолин ощутила, как ее губы растягиваются в тонкой улыбке.
— У меня был прекрасный наставник, сэр.
Иронично усмехнувшись уголком рта, Эстербрук встретил это признание вежливым наклоном головы:
— И в каком же закоулке Копья удалось отыскать учителя, преподавшего вам Путь?
— Кузен Бенедикт, разумеется, — просто ответила она.
— Ха! — сказал Эстербрук. — Не зря его уже давно окружает запах чьих-то духов. Я уж решил, что он влюбился.
Мать издала короткий, исполненный отвращения звук, едва различимый за плотно стиснутыми губами.
— Помнится, я недвусмысленно запретила тебе поддерживать с ним отношения, Гвендолин?
— Так и было, мама, — согласно кивнула девушка. — Будьте так добры, разоружитесь, капитан.
Эстербрук еще какое-то время разглядывал ее; морщинки в уголках его глаз делались все заметнее. Наконец он еще раз отвесил Гвендолин короткий поклон и, действуя правой рукой, расстегнул пряжку на поясе с клинком. Тот брякнул об пол.
— Что вы делаете? — сердито окрикнула его мать.
— Миледи, — вежливо ответствовал ей Эстербрук, — мисс Гвен угрожает мне смертельно опасным оружием, которое она вполне способна пустить в ход.
— Она этого не сделает, — отрезала мать. — Только не против вас. Или членов своей семьи.
Гвендолин охватило чувство бессильной досады; конечно, мать была права. Совершить подобное немыслимо, — но она не намеревалась и дальше влачить жизнь в тесных стенах особняка Ланкастеров, выбираясь наружу лишь ради бессмысленной, бесконечной, невыносимо скучной череды балов, обедов, концертов и школьных занятий. Дать матери разоблачить свой блеф она никак не могла.
Поэтому, немного сместив прицел, Гвендолин позволила вжатому в ладонь кристаллу выпустить вперед блистающий залп эфирной энергии.
Последовали жуткий свист внезапно рассеченного воздуха и ослепительная вспышка. За ними оглушительный грохот, вроде грозового раската, и мраморная статуэтка, стоявшая на пристенном столике за спиной у Эстербрука, взорвалась, взметнувшись облаком пыли и мелких осколков. В наступившей за взрывом тишине камешки застучали, запрыгали по полу и успокоились лишь через несколько секунд.
Мать стояла не сводя с дочери широко раскрытых глаз: рот приоткрыт, одна сторона лица покрыта тонкой мраморной крошкой. Куртка Эстербрука тоже заметно пострадала от пыли, но он даже бровью не повел.
— Капитан, — обратилась к нему Гвендолин, — прошу, продолжайте.
— Мисс, — вновь склонил голову тот. Стараясь не шевелить опущенной левой рукой, он очень медленно высвободил пряжку боевой перчатки и позволил ей упасть на пол.
— Благодарю вас, капитан, — сказала Гвендолин. — Два шага в сторону, пожалуйста.
Эстербрук повернулся к матери, развел руки в безмолвном жесте бессилия и сделал несколько шагов назад и в сторону от своего оружия.
— Нет! — фыркнула мать. — Нет…
Тремя стремительными, широкими шагами она отошла к дверям покоев; их обитую медью древесину доставили сюда из смертельно опасных лесов затянутой туманом Поверхности. Несколько поворотов ключа — и дверь оказалась заперта. Мать вернулась на прежнее место с ключом в руке и с гневно вздернутым подбородком:
— Ты покоришься моей воле, дитя!