Воздушная тревога
Шрифт:
Наземные команды работали, как заведенные, заправляя бензобаки и пополняя боезапас. Не проходило и десяти минут, как истребители снова оказывались в воздухе. Появились еще самолеты, несколько из эскадрильи «Ласточкин хвост», среди них — Найтингейл, и один или два «спитфайера» с чужого аэродрома. Я видел, как Найтингейл снова улетел.
Без четверти двенадцать. Напряжение спало, теперь нам было как-то легче. Казалось, будто налет выдохся, хотя воздушный бой, наверное, еще продолжался. Дважды мы звонили в штаб ПВО, но там
Потом кто-то вдруг сказал:
— Слушайте!
Донесся слабый и низкий непрерывный гул. Он был очень далеко. А две наши эскадрильи по-прежнему кружили у нас над головами. И тут снова заговорил «танной»:
— Внимание! Внимание! Массированный воздушный налет! Массированный воздушный налет! Всем самолетам, которые в состоянии подняться, немедленно взлетать! Всем самолетам взлет!
Душа у меня ушла в пятки, и я никак не мог с собой справиться. Массированный воздушный налет был объявлен у нас впервые.
Звук становился все громче. Стука не было, только глухой глубокий гул. На аэродроме ревели моторы, и около каждого капонира, копошились люди. Потом аэродром вдруг опустел. Разлетевшись в разные стороны, самолеты превратились в черные точки на небе — некоторые незаправленные, другие без боеприпасов или почти в аварийном состоянии, а один или два — тренировочные. На летном поле не было видно ни души, стояло только несколько самолетов, которые так и не смогли взлететь. Лишь волны жара плясали над гудроном.
— Вон они! Смотрите!
Я повернулся и, приложив ладонь козырьком к глазам, вгляделся в том направлении, куда указывал капрал Худ. Он принялся было считать, но бросил.
— Боже! А выше над ними еще. Видите их?
Какое-то мгновение я ничего не видел. Солнце выжгло все облака. Я так старательно всматривался, что у меня в глазах зарябило. Я закрыл глаза и потряс головой. Шум моторов тем временем нарастал. Лэнгдон точно прирос к своему биноклю. Я видел наши истребители, как раз наблюдал за ними, когда они вдруг перестали кружить и унеслись в сторону солнца, навстречу приближающимся самолетам. Казалось невероятным, что я не разглядел их раньше.
Немцы шли непрерывным строем на высоте около 20 тысяч футов — темные точки на голубом небе. А над ними — серебряные блестки истребителей, сверкавшие на солнце. Наводчики следили за их приближением, ствол зенитки медленно двинулся вверх. Лэнгдон по-прежнему наблюдал за ними в бинокль. Наконец он отпустил его.
— Кажется, идут на нас, — спокойно сказал он. — Взрыватель 25, заряжай!
Худ поставил взрыватель снаряда, который он держал наготове на бруствере, на нужную отметку и протянул Фуллеру; тот бегом оттащил его к орудию. Мики вогнал его в ствол рукой в перчатке, и затвор с лязгом поднялся. Наводчики доложили, что цель поймана.
Лэнгдон выжидал. Я почувствовал озноб, хотя солнце палило нещадно. Тяжелый гул становился громче с каждой секундой. Я уже различал очертания самолетов без бинокля.
— «Юнкерсы-88» — произнес Лэнгдон.
— Штук, наверное, пятьдесят, — сказал Худ.
— А над ними истребители, так ведь? — спросил Мики.
Лэнгдон кивнул.
— Прямо целый рой.
Невооруженным глазом форму истребителей было не разглядеть, но я видел, что они огромным веером растянулись над бомбардировщиками и позади них.
Вдруг из слепящего блеска солнца широким фронтом вышли новые самолеты.
— Вон наши идут! — крикнул кто-то.
Затаив дыхание, мы следили за неравной схваткой. 21 против двухсот с лишним. Дело казалось безнадежным. К чему этот бессмысленный героизм? Кулаки мои сжались. Мне хотелось отвести взгляд, чтобы дать уставшим глазам хоть чуть-чуть отдохнуть, но вид кучки самолетов — британских самолетов, — разворачивающихся для атаки на этот мощный строй, захватил меня. Я ощутил прилив гордости: там, в небе, мои соотечественники, и я сражаюсь вместе с этими храбрецами за те же идеалы, что и они.
Строй вражеских бомбардировщиков настойчиво шел вперед, будто катился паровой каток, сворачивать было некуда.
Они шли в пике на наши эскадрильи. Не добравшись до бомбардировщиков, эскадрильи рассыпались, но я заметил, что один или два самолета прорвались к атакующему строю. Когда до нас стал долетать звук крутых пикирований с выключенными двигателями, гул самолетов превратился в яростный рык. А затем, перебивая шум моторов, раздался стрекот пулеметов. От этого звука сводило зубы. Как будто рвали коленкор.
Один бомбардировщик, задымившись, отвалил от строя. Я услышал собственный крик. Из-за жуткого волнения впечатления стерлись, помню только отрывками. Все в окопе что-то кричали от возбуждения. Упал еще один бомбардировщик, но этот вышел из пике и покинул поле битвы. Воздух был полон гулом моторов и далеким стрекотом пулеметов. Наши истребители и «мессершмит-ты-109» перемешались в одной беспорядочно движущейся куче. Но боевой порядок бомбардировщиков непреклонно продвигался вперед. А высоко над ним держал строй самый верхний эшелон конвоирующих истребителей. Наши машины по одной, по две неслись на них, готовые вступить в бой, хотя у многих из них горючее после схватки над побережьем было на исходе и не хватало боеприпасов.
Тут, перекрывая шум боя, заревел «танной»:
— Прежде чем открывать огонь, наземным средствам обороны соблюдать осторожность. Наши истребители атакуют боевой строй врага.
Но Лэнгдон, наблюдавший в бинокль, сказал:
— Возьмите на прицел ведущее звено бомбардировщиков Кто-нибудь видит около них наших истребителей?
Нет никто не видел. Наводчики доложили: «Есть, есть». Лэнгдон подождал немного, определяя расстояние. Теперь строй проходил к востоку от аэродрома, он был растянут на звенья по три.