Воздушная война в небе Западной Европы. Воспоминания пилота бомбардировщика. 1944-1945

Трипп Майлз

– Верно, напарник.

– Мы не выполним их, – сказал Джордж. Он произнес это с такой убежденной безысходностью, что она эхом откликнулась в каждом из нас [110] .

Глава 9

БОМБАРДИРОВКА ДРЕЗДЕНА

В то время как остальные пошли в столовую, чтобы посмотреть, открылся ли бар, я отправился на поиски Никки. «Разве вы не слышали», – сказал один из членов его экипажа, а затем объяснил, что Никки больше не летал с ними. Во время открытой вечеринки в столовой и в присутствии множества приглашенных леди он заявил: «Я покажу вам кое-что, о чем вы сможете говорить», а затем расстегнул пуговицы на ширинке и помочился на пол. На следующий день его отправили в Шеффилд на трехнедельные дисциплинарные

курсы.

110

Чувства экипажа можно легко понять, если обратиться к статистике. До начала 1943 г. Бомбардировочное командование RAF в ходе каждого ночного налета на Германию в среднем теряло 3,5 процента от общего числа участвовавших в нем самолетов. Этот небольшой на первый взгляд процент потерь на самом деле был смертельным для экипажей. Тут в действие вступала простая, но жестокая арифметика. Каждый должен был совершить тридцать боевых вылетов, а тридцать раз по 3,5 процента равнялось 105 процентам потерь! И эта арифметика подтверждалась на практике – мало кто из членов экипажей бомбардировщиков RAF смог благополучно пережить этот период. К концу 1944 г. средний процент потерь уменьшился, но увеличение числа необходимых вылетов с тридцати до сорока, т. е. на одну треть, с лихвой «компенсировало» это уменьшение.

В жизни Никки не был эксгибиционистом, и это была дурацкая выходка; должно быть, он был очень пьян и испытывал большую, чем обычно, ненависть ко всему человечеству. Как далеко может зайти человек, пытаясь отгородиться и продемонстрировать свое презрение к общепринятым нормам поведения? Никки зашел далеко. Однако совсем другая проблема заставила Викария собрать все экипажи в комнате для инструктажей. В последнее время совершенно секретная информация относительно наших будущих целей распространялась среди наземного персонала и даже гражданского населения раньше, чем сами экипажи узнавали, что им предстоит бомбить. Были подозрения, что кто-то в нашей эскадрилье был ответственен за эти опасные откровения, и Викарий попросил, чтобы экипажи немедленно сообщали обо всем, что им покажется подозрительным. «Неосторожный разговор стоит жизни, – сказал он, – и мне не нужно говорить вам, сколько жизней будут под угрозой, если немецкое Верховное командование заранее узнает, куда направляется поток бомбардировщиков».

После того как собрание закончилось, Диг собрал экипаж вместе, но при этом он преднамеренно не стал просить Гарри присоединиться к нам. Причина этого вскоре прояснилась.

– Все мы знаем, какой чертовски хороший парень Гарри, – начал он и продолжил: – Но, проклятье, я не могу понять, как он всегда узнает, когда нам предстоит лететь. И временами он может делать точные предположения о нашей цели прежде, чем мы узнаем о ней.

На лице Дига, пока он говорил, отражалось выражение неловкости, и, когда он закончил, возникла смущенная пауза. Я заполнил ее, спросив, верит ли он в интуицию.

– В известных пределах, – ответил он, – но не каждый раз. И если это интуиция, то мы должны попросить его быть особо осторожным и не распространять свои предчувствия.

Я согласился, но заметил, что для этого потребуется немалый такт.

Снова повисла неловкая тишина, Диг смотрел на каждого из нас, словно просил совета. Было видно, что он питает отвращение к своим обязанностям.

В висевшей тишине мне вспомнился необычный эпизод, о котором я никогда не рассказывал другим и который был связан с Гарри. Он произошел вскоре после того, как мы прибыли в эскадрилью, и до того, как мы прошли обучение использованию системы GH. Однажды утром в разгар инструктажа перед рейдом на Кельн Викарий объявил, что пришел сигнал, который означал небольшую задержку. Инструктаж был прерван, но мы получили инструкции оставаться поблизости.

Это было утро одного из тех редких ноябрьских дней, когда небо было абсолютно чистым, а воздух – обманчиво теплым, словно весна сумела обогнать зиму. Гарри и я прогуливались по маленькой сосновой роще около комнаты инструктажей, пиная летными ботинками ветки и шишки. Без всякого предисловия он сказал:

– Вчера вечером мне приснилось, что я стою у надгробной плиты своего старого друга. Кого-то, кто погиб в авиакатастрофе, когда я был в Канаде. Я пробыл там недолго, когда он появился. Он протянул свою руку, чтобы поздороваться со мной... Мне

не нравится этот сон.

Если ему этот сон не нравился, то я его ненавидел.

– Но я не думаю, что мы сегодня полетим, – произнес он.

С этим малым утешением мы побрели назад к комнате инструктажей, и, хотя Гарри говорил о повседневных вещах, я чувствовал себя неловко. Солнце сияло, были слышны знакомые звуки работы проверяемых двигателей, и все же, когда он рассказал об этом сне, я ощутил у себя на загривке те же мурашки, которые возникают при чтении рассказов о призраках или когда ночью услышишь странные завывания ветра.

В конце концов экипажи были вызваны для продолжения инструктажа. Когда все расселись, вошел Викарий. «Так, парни, – начал он, – произошло изменение цели. Четыре экипажа ждет разочарование, потому что предстоит налет только с использованием системы GH. Остальные сегодня не полетят». Он прочитал вслух четыре фамилии командиров экипажей, Диг был первым в этом списке.

А теперь Диг смотрел на нас, надеясь, что кто-нибудь сможет убедительно объяснить причины предчувствий Гарри.

Тем, кто нашел объяснение, оказался Лес. Он предложил, что в следующий раз, когда будет объявлен боевой приказ, мы должны будем устроить так, чтобы все время до инструктажа рядом с Гарри был кто-то из нас. Таким образом, никто не сможет подойти к Гарри без нашего ведома, и когда придет время инструктажа, то мы попросим его, чтобы он предсказал нашу цель.

Никто сильно не беспокоился об этой проверке; она ничего не доказала бы, и ни один из нас не думал, что Гарри преднамеренно допускал утечку информации. С другой стороны, его догадки были иногда сверхъестественными, и должна была наступить та точка, когда предсказания не могли быть больше объяснены лишь интуицией. Мы достигли этой точки. Мне не нравилась идея относительно проверки, и я сказал об этом, но Диг остался стоять на своем; он не думал, что делает нечто плохое, и если мы могли раз и навсегда убедиться в том, что догадки Гарри не наносят вреда, то каждый почувствовал бы облегчение. Последовал безрезультатный разговор о даре интуиции, и все вновь подтвердили, каким чертовски хорошим парнем был Гарри, и, наконец, соглашение претворить план Леса в жизнь при подходящем случае было достигнуто.

Когда был объявлен следующий боевой приказ, экипаж был разделен, и потому проверку отложили. Поскольку инструктаж был намечен лишь на вечер, я поехал в Бери-Сент-Эдмундс, чтобы проверить утечку топлива на восстановленном мотоцикле. Покинув гараж, я бродил по улицам и, наконец, оказался перед публичной библиотекой. Это был холодный ясный день, и лучи солнца через окна освещали книги, которые я открывал. Я знал, что в этот самый момент каждый «Ланкастер» заправляется максимальным количеством топлива, а это означает, что предстоит глубокий рейд над вражеской территорией, и чувствовал себя более беспокойным и возбужденным, чем обычно. Возможно, мой выбор книг был неосознанной попыткой установить связь с прежней безопасной жизнью, потому что я нашел и читал поэмы, которыми наслаждался в школе. Но если это и была некая своеобразная безопасность, которую я искал, книги все же не могли обеспечить успокоение, и я нервничал все больше и больше.

Когда я вернулся обратно, солнце стояло низко на западе, а небо на востоке уже потемнело. В Германии уже была ночь.

За едой перед полетом все пытались предположить, что будет нашей целью. Гарри сказал: «Берлин, возможно», но он признал, что у него нет никаких предчувствий на этот счет.

Лес и я вместе шли к комнате инструктажей.

На настенной карте длинная красная ленточка начиналась в Суффолке, опускалась вниз к Бичи-Хед [111] , шла на юг и восток над Францией, проходила южнее Кельна, между Франкфуртом и Мангеймом, минуя Штутгарт, поворачивала на северо-восток в направлении Нюрнберга над неизвестными городами Саксонии к месту под названием Дебельн [112] , откуда следовал сорокакилометровый отрезок захода на цель – Дрезден.

111

Бичи-Хед – мыс на английском побережье Ла-Манша около г. Истборн.

112

Дебельн – город в 43 км западнее Дрездена.