Воздушный снайпер
Шрифт:
Ломая ожесточенное сопротивление фашистов, войска Ленинградского и Волховского фронтов продвигались навстречу друг другу. 14 января небо постепенно очистилось от облаков, хорошей была и видимость по горизонту. Гитлеровское командование срочно подбросило к Ленинграду новые резервы авиации. Бои над Синявино стали еще тяжелее. Но советские летчики ни на миг не оставляли наши наступающие соединения и части без прикрытия с воздуха.
Утром 18 января Голубев поднялся в небо с молодыми, но уже обстрелянными бойцами Куликовым и Федориным, опытным Суворкиным. Встретив восемнадцать Ю-88, звено решительно преградило им путь. Лейтенант Федорин первым поджег "юнкерс", который тут же откололся от группы, прочертив извилистую дымную линию,
И вдруг все моментально изменилось! Не появлялись больше новые очаги дыма, не стало видно и новых разрывов. "Что же случилось? Не галлюцинация ли это? Только шел жесточайший бой, и вот..." - недоумевал капитан.
Звено снизилось. И тут Голубев понял: он с товарищами стал свидетелем исторического события! По заснеженной болотистой равнине навстречу друг другу бежали советские воины с поднятыми автоматами. Две лавины людей вмиг превратились в одну громадную колышущуюся массу. Над ней тут и там развевались боевые знамена частей. Произошло то, чего все так давно ждали, - вражеская блокада прорвана! Капитан включил радиопередатчик и ликующим голосом передал на командный пункт:
– Я "Сокол-33", вижу соединившиеся войска!
Когда звено село, все на аэродроме уже знали об успехе наступательной операции. Всюду царило ликование. Но сообщение о крупной победе сразу по официальным каналам связи не передали. Еще не закончились бои на южном побережье Ладожского озера. Командование понимало, что всякое может случиться, например, гитлеровцы сумеют изыскать силы и нанести мощный контрудар.
Ничего пока не сообщалось и населению Ленинграда. Люди здесь жили и трудились в ритме, к которому приспособились за шестнадцать месяцев блокады. И только поздним вечером вышла в эфир очередная сводка Совинформбюро. Она приковала внимание горожан к репродукторам. "Блокада прорвана...
– торжественно звучал голос диктора.
– Все попытки фашистов стереть Ленинград с лица земли, задушить его костлявой рукой голода потерпели окончательный крах..."
Еще не закончилась передача, а на улицы высыпали тысячи людей. Шумная толпа прохожих собралась вокруг общежития летчиков. Не встречавшиеся ранее, те и другие сердечно поздравляли друг друга с победой, обнимались, смеялись, плакали. То были слезы радости, слезы счастья.
Всю ночь - вместо объявлений о воздушной тревоге - городское радио передавало музыку, песни. Очень взволновала тогда ленинградцев пламенная речь писательницы Ольги Берггольц. "Блокада прорвана, - говорила она.
– Мы давно ждали этого дня. Мы всегда верили, что он будет. Мы были уверены в этом в самые черные месяцы Ленинграда - в январе и феврале прошлого года. Наши погибшие в те дни родные и друзья, те, кого нет с нами в эти торжественные минуты, умирая, упорно шептали: "Мы победим". Они отдали свои жизни за честь, за жизнь, за победу Ленинграда. И мы сами, каменея от горя, не в силах даже облегчить свою душу слезами, хороня в мерзлой земле их без всяких почестей, в братских могилах, вместо прощального слова клялись им: "Блокада будет прорвана. Мы победим". Мы чернели и опухали от голода, валились от слабости с ног на истерзанных врагом улицах, и только вера в то, что день освобождения придет, поддерживала нас. И каждый из нас, глядя в лицо смерти, трудился во имя обороны, во имя жизни нашего города, и каждый знал, что день расплаты настанет, что наша армия прорвет мучительную блокаду".
Как-то Голубев вернулся с командного пункта полка в эскадрильскую землянку в приподнятом настроении. Кожанов уже отдыхал после полетов. Он сразу заметил перемену в поведении друга.
– Ты чего это такой
– спросил Петр.
– Скажу, и ты повеселеешь, - ответил, загадочно улыбаясь, Василий, неторопливо снял реглан, причесал короткие, вьющиеся волосы, сел.
– Да не тяни же, - вскочил Петр с кровати.
– Есть распоряжение И-16 сдать в соседний полк. А две наши эскадрильи поедут в тыл. Переучиваться, - Василий чуточку помолчал, чтобы подзадорить друга, и продолжил: - на истребитель Ла-5!
– Вот это да! Наконец-то дождались!
– воскликнул Кожанов, глаза его сразу заблестели.
– Когда же отбываем?
– Завтра, - сказал Василий.
– Иди, порадуй летчиков, а я тут уточню кое-что с инженером полка. Пусть начинают готовить самолеты к передаче.
Старшим группы переучивания назначили утвержденного заместителем командира полка капитана Голубева, а третью эскадрилью от него принял капитан Кожанов. Начались понятные в таких случаях хлопоты. Работы хватило. Техники делали все, чтобы у соседей истребители могли подняться в бой. Командование полка отбирало в убывающие эскадрильи опытных командиров звеньев и летчиков, способных освоить новый истребитель Ла-5 в кратчайший срок. Штаб готовил документацию.
Утром Голубев и Кожанов упаковали вещи. Хромовые ботинки, суконные брюки, шинели втиснули в вещевые мешки и чемоданы. При себе оставили шапки-ушанки да летное обмундирование: стоял крепкий мороз, а в тыл им нужно было отправляться на неутепленном транспортном самолете.
Сославшись на дела, Василий заторопился на аэродром. Он слукавил: никаких дел у него не было. Просто захотелось в последний раз побывать наедине со своим надежным боевым другом - истребителем И-16 с двумя тройками на борту. Увидев командира, техник самолета поднял было руку к головному убору. Но капитан остановил его:
– Не надо рапорта.
– Жду представителя от соседей, - произнес техник, вытирая руки паклей.
– К передаче наш "ишачок" готов.
– И не жалко машину?
– спросил Голубев.
– Очень жалко, товарищ капитан, да что тут поделаешь, - вздохнул техник, - приказ!
Василий мягко хлопнул по крылу самолета, подошел к хвосту, бросил взгляд на кабину. Разбитый в недавней схватке "мессером" плексигласовый козырек был уже заменен другим. Мелкие пробоины в плоскостях и фюзеляже - аккуратно залатаны. Плотнее обычного прилегали к своим местам капоты мотора. Сколько же боевых ран получил этот самолет! Но и сейчас он будто говорил летчику всем своим видом: готов по твоей воле сразу взмыть в небо.
– Прощай, друг. Пройдет немного времени, и я сяду в кабину истребителя Ла-5, - в раздумье произнес капитан.
– Но тебя, сослужившего мне добрую службу, никогда не забуду, а твой бортовой номер попрошу разрешение написать на новом самолете.
Голубев вздохнул и зашагал к землянке. Здесь уже готовились к посадке в транспортник. Впереди гвардейцев ждала учеба. А за нею - грядущие бои.
Новые крылья
Когда Ли-2 зарулил на стоянку тылового аэродрома, фронтовики вышли из кабины на землю, они сразу оказались в обстановке, от которой давно уже отвыкли. Кругом тишина. Из раскинувшейся недалеко деревни доносились детские голоса, мычание коров, лай собак и пение петухов. Еще вчера были вылеты, жестокие воздушные бои, постоянное, почти изматывающее напряжение. А сегодня - мирная неторопливость, чистое небо, тихая трудовая жизнь... Удивительная перемена!
Устроились быстро. В первый же день оборудовали под жилье пустовавшие деревенские хаты. Временные аэродромные постройки приспособили под классные комнаты. Тут же разработали жесткое расписание занятий. В организацию учебы Голубев окунулся с головой. По существу, это и было его основной обязанностью - как заместителя командира авиаполка по летной подготовке, старшего по должности в гарнизоне.