Воздушный замок
Шрифт:
Андрей по-настоящему почти не выпивал до этого дня, хотя бутылок с какими угодно напитками на даче и дома имелось предостаточно.
Недавно, правда, они пили ром с Володей. Безудержно фантазировал тогда Андрей, чувствуя, как из слов рождается красивый мир, и ромовые шпоры только подгоняли — вперёд! вперёд! Однако тогда же и обратил он внимание, что как-то уж чересчур жадно, не по-рыцарски пьёт ром Володя. Другое было у него отношение к спиртному. Андрей мог увлечься очередным враньём, забыть про бутылку, а вот у Володи посверкивали глаза, когда ром наливался из бутылки в стакан,
И сейчас Андрей заметил, что разрывается Володя между окном и столом. За окном уже другой дятел, куда крупнее прежнего, можно сказать, зверь-дятел, выколачивал из ствола вредителей. А на столе бутылки, где пока ещё оставалось вино.
— Ну, допьём и пойдём! — несколько раз предлагал Володя, однако Андрей не спешил. Интересно было, какая страсть в Володе пересилит? «Смогли бы меня удержать бутылки, если бы что-то другое вдруг увлекло?» — спросил себя Андрей и рассмеялся, таким смехотворным якорем показались бутылки.
— Почему ты смеёшься? — спросил Володя, единолично наполняя свой бокал.
— Обдумываю тост.
— Ничего, можно и без тоста.
«Не пей, Володя! — едва не крикнул Андрей. — Умоляю тебя, никогда не пей, потому что пропадёшь!» Даже пот выступил на лбу, такого труда стоило сдержать крик. Так впервые открылось то, что впоследствии он назвал господствующим ветром в характере человека, в его судьбе. Что ясно видел Андрей лишь мгновение, но благодаря чему мог в общих чертах предсказать дальнейшее. Он вдруг ощутил страдания Володиных зверюшек — забытых, несчастных, среди пустых бутылок. Ощутил жалкую бессмысленность Володиной доброты, его дара понимать речь животных, несовместимых с зарождающимся господствующим ветром. Бисмарк, Трофим, Дельта и Петька, должно быть, сейчас поёжились под ледяным порывом, хоть и лето на дворе. Животные чувствуют всё.
«Что со мной? — Андрей потёр лоб. — Это не Володе, а мне не надо пить! Хватит… Что за чушь? Что за глупости лезут в голову? — Андрей чуть не расплакался, вспомнив, как преданно смотрел на него Володя во время вечерних бесед, как безоговорочно верил каждому слову… Дружба для Володи была и есть превыше сомнений. — А я… Я… Как мне не стыдно!»
И всё же Андрей наклонился к Анюте:
— Володя любит выпить?
— Один раз как-то пришёл домой пьяный. Отец ему так наподдал!
— Володя! — не удержался, крикнул Андрей. — Дело в том, что… тебе лучше не пить. Я имею в виду не сегодня, а вообще… Потом… Всю жизнь. Ты хоть понимаешь меня?
— А, кстати! — Володя не понимал. Он жадно оглядывал стол. Вертел в руке ножку вновь пустого бокала.
Андрей лишь улыбался, охотно подчиняясь происходящему. Что будет, то будет. Есть прелесть в вольном, непредсказуемом течении времени…
Недавние прозрения уже не мучили. Недавняя беспощадная ясность уступила место плавности. Мысли теперь как бы обтекали острые углы. Хотелось всем говорить только приятное.
— Секундочку! — Андрей выбрался из-за стола, собираясь немедленно лезть в погреб.
— Хватит! Идём гулять! — решительно заявила Анюта. — Всё, идём гулять! Такая погода, а мы, как сычи, сидим в комнате.
— Где это ты видела сычей в комнате? — иронически осведомился Володя. — И вообще, видела ли ты сычей?
— Видела!
— Где же?
— Только что! Здесь. Ты — сыч, — отрезала Анюта и больше не обращала на Володю внимания.
— Идём так идём, — сказал Андрей.
Нетронутый бокал Анюты остался стоять на белой скатерти. А на дереве за окном вновь появился зверь-дятел. Володя гулять не пошёл.
— Я устал… Я посмотрю лучше на дятла… А потом догоню вас. — Володя махнул им рукой, дескать, идите.
— Мы скоро придём, — сказал Андрей.
— Ага… — Володя уставился в окно.
Андрей и Анюта вышли за ворота. Ласковый старик сторож покивал вслед. Грациозно приминая траву, шагала Анюта. Казалось, ничего Анюта не приминает — трава сама клонится и немедленно распрямляется, от её лёгких шагов. Вот и лес начался.
— Направо, — подсказал Андрей.
— Но ведь озеро… кажется, в другой стороне, — Анюта указала на близкую голубизну между деревьями. — Или мы идём не на озеро?
— На озеро. Только на другое.
От солнца, от клубники, от красного вина и волнения чёрными сделались губы Анюты.
Андрей почувствовал, что дрожит. Что будет? Золотоглазая Анюта шагала впереди по траве, изредка оборачиваясь.
Как долго ждал Андрей этого дня! Как ждал его одинокими вечерами, глядя в небо, где звёзды выкладывали зелёными точками профиль Анюты. Жёлтые мудрые страницы, помнится, перелистывал Андрей, но и там одно слово: «Анюта… Анюта… Анюта…»
— Как же ты угадал, что в коробке? — привёл его в себя голос Анюты. — Ты… в самом деле ясновидящий?
— Сейчас… — Андрей почему-то задыхался, — это не имеет значения… Сейчас мы оба ясновидящие. Слышишь, оба! — Он не понимал, сам ли это говорит или же повторяет когда-то читанное. Странное дело, неба над головой, земли под ногами, Анюты, шагающей впереди, собственного прыгающего от страха и ожидания сердца — всего этого уже было недостаточно. И сейчас Андрей боялся остаться один на один с действительностью. Книги и чужие страсти, ставшие его страстями, и в этот раз не отпустили на волю. Цыганка Эсмеральда почему-то припоминалась из «Собора Парижской богоматери». О, как часто перечитывал Андрей сцену обольщения Эсмеральды капитаном Фебом. Как одновременно переживал то, что чувствовал хмельной развратник Феб, когда его взору представала маленькая грудь цыганки, и что чувствовал спрятавшийся маньяк-священник, безумно влюблённый в Эсмеральду, ненавидящий капитана.
«Но почему именно эта сцена? — растревожился Андрей, давно привыкший, что просто так ничего не вспоминается. — Почему Эсмеральда? Ладно… С огромной натяжкой, конечно, но можно допустить, что Анюта… это Эсмеральда. Но… капитан и священник… Какой гнусный синтез! И… при чём здесь я?»
Тревога, утренняя тревога, которую он, казалось, преодолел, вновь напомнила о себе.
— Откуда эта коробка с шоколадом? — резко спросил Андрей.
— Неужели… ещё не догадался?
— Нет. Откуда?
— А я думала, догадался…