Вождь окасов
Шрифт:
– Не я отказываюсь! – прошептал молодой человек со вздохом. – А она.
– Она! О! Это невозможно.
– Брат, уже давно, на другой день той ночи, когда в Сантьяго мы освободили донну Розарио из рук похищавших ее разбойников, она сама сказала мне, что мы никогда не соединимся; она приказала мне избегать ее присутствия, потребовала с меня слова никогда не стараться ее видеть! Зачем же убаюкивать себя безумною химерой! Ты видишь, брат, мне не остается никакой надежды.
– Может быть! Но после того произошло столько разных разностей, что намерения донны Розарио, конечно, изменились.
– Нет, –
– Почему ты так думаешь?
– Ее холодность, ее равнодушие ко мне, старание, с каким она меня избегает, все наконец доказывает мне, что я слишком долго оставался здесь и должен удалиться.
– Зачем ты не объяснился с нею?
– Я дал ей слово молчать и, чего бы мне это не стоило, сдержу мою клятву.
Валентин потупил голову и не отвечал.
– Умоляю тебя, – продолжал граф, – оставим эти места, присутствие той, которую я люблю, еще более увеличивает мою горесть.
– Хорошо ли ты обдумал свое намерение?
– Да! – решительно отвечал молодой человек. Валентин печально покачал головой.
– Да исполнится же твое желание, – сказал он, – мы поедем!
– Да, и как можно скорее, не правда ли? – сказал Луи с невольным вздохом.
– Сегодня же; я жду Курумиллу, которого я послал за лошадьми. Как только он воротится, мы пустимся в путь.
– И воротимся в селение племени Большого Зайца, где можем еще жить счастливо.
– Хорошо придумано; таким образом жизнь наша не будет бесполезна, потому что мы будем способствовать счастию окружающих нас.
– И как знать, – улыбаясь, сказал Валентин, – может быть мы сделаемся знаменитыми воинами в Арокании.
Луи отвечал на эту шутку вздохом, который не укрылся от его друга.
– О! – прошептал Валентин. – Он должен быть счастлив против воли!
Курумилла и Трангуаль Ланек показались издали в облаке пыли; они скакали к ферме с множеством лошадей. Друзья встали и пошли к ним навстречу.
Едва вышли они из боскета и отошли на несколько шагов, как ветви раздвинулись, и показалась донна Розарио. Молодая девушка задумчиво остановилась на минуту, следуя взором за обоими французами, которые шли печально и угрюмо. Вдруг она приподняла голову с лукавым видом, голубые глаза ее сверкнули, улыбка сжала ее розовые губки, и она прошептала:
– Увидим.
Она вернулась на ферму с быстротою лани.
В испанской Америке каждое утро в восемь часов звонит колокол, призывающий к завтраку жителей фермы, начиная с хозяина, который садится посередине, до последнего работника, который скромно помещается на нижнем конце. Завтрак – это час, избранный для того, чтобы видеться, желать друг другу доброго здоровья, прежде чем начнутся тяжелые дневные труды.
При первом ударе колокола дон Тадео вышел в залу и встал у стола; дочь стояла по правую его руку. Он приветствовал улыбкой или дружеским словом каждого из работников по мере того, как они входили. Последние пришли французы; дон Тадео пожал им руки, удостоверился взором, что собрались все, снял шляпу, чему подражали все присутствующие, и медленно прочитал молитву; потом по его знаку каждый занял свое место.
Завтрак был
Без всякой видимой причины тягостное молчание господствовало в собрании. Дон Тадео размышлял, донна Розарио рассеянно гладила собаку, которая положила свою огромную голову на ее колени и пристально смотрела на нее своими умными глазами. Граф и его молочный брат не знали, как начать разговор. Наконец Валентин, стараясь выйти из этого затруднения, решился заговорить.
– Ну! Какой ответ намерены вы дать дону Грегорио Перальта, дон Тадео?
– Вы знаете, друг мой, – отвечал дон Тадео, обернувшись к Валентину, – что Чили, освободившись от человека, который увлекал ее к погибели, не имеет более нужды во мне; я не намерен более заниматься политикой; довольно долго тратил я жизнь на неблагодарный труд, который предпринял, чтобы упрочить независимость моего отечества и освободить его от власти честолюбца. Я исполнил мою обязанность; час отдыха пробил для меня; я отказываюсь от президентства, которое предлагает мне дон Грегорио от имени народа, и хочу посвятить себя единственно счастию моей дочери.
– Не могу не поддержать вашего намерения; оно благородно и прекрасно, дон Тадео; оно достойно вас, – отвечал граф.
– А вы скоро намерены отправить этот ответ? – спросил Валентин.
– Через несколько минут; но к чему этот вопрос? – позвольте спросить.
– Дело в том, – отвечал Валентин, – что друг мой и я возьмемся доставить его, если вы хотите.
Дон Тадео удивленно вскинул брови.
– Как это? – вскричал он. – Что вы хотите сказать? Неужели вы думаете оставить нас?
Печальная улыбка мелькнула на губах молодого человека; надо было храбро приступить к делу, и он не колебался.
– Бог мне свидетель, – сказал он, качая головой, – что самое пламенное мое желание было бы остаться здесь.
– Да, – перебил граф, украдкой бросая невольный взгляд на донну Розарио, которую казалось нисколько не занимал происходивший разговор, – да, мы и то уже слишком долго оставались в вашем очаровательном убежище; эта восхитительная жизнь расслабляет нас; если мы не поторопимся вырваться отсюда теперь же, то никогда не покинем вас...
– Вы должны ехать? – повторил дон Тадео, лицо которого омрачилось, а брови нахмурились. – К чему это?
– Разве вы не знаете, – отвечал Луи, который ободрился при виде беззаботного вида молодой девушки, – что когда мы в первый раз имели счастье встретиться с вами...
– Счастье было для меня, – с живостью перебил дон Тадео.
– Пусть так... мы гонялись тогда за фортуной, – поспешил досказать Валентин, – слава Богу, – прибавил он весело, – слава Богу, теперь наша помощь вам уже не нужна; мы не хотим далее употреблять во зло ваше любезное гостеприимство...
– Это что значит? – вскричал дон Тадео, вставая. – Что вы называете употреблять во зло мое гостеприимство?