Вожделеющее семя
Шрифт:
— Все впустую, — вздохнул Тристрам. — И все это «турне» понапрасну.
Его рука, сжимавшая бокал, дрожала. Тристрам и Шонни сидели в маленькой распивочной, торговавшей водой, слегка разбавленной алком.
— Мейвис вела себя замечательно, — проговорил Шонни, поднимая голову. По лицу его текли слезы. — Мейвис приняла это как святая. Или как ангел… Но я никогда не стану таким, каким был раньше. Я пытался уговорить себя, что Бог, мол, знает, почему это произошло, что на все есть промысел Божий. Я даже пошел в церковь сегодня утром, готовый уподобиться Иову и славить Господа в своих несчастиях. И вдруг я прозрел. Я увидел истину в жирном
Шонни тяжело вздохнул, издав странный клекочущий звук, похожий на звук перекатываемой морем гальки. Другие немногочисленные посетители — мужчины в поношенной одежде, не принимавшие участия в праздновании Пасхи, — подняли глаза от стаканов.
— У вас могут быть еще дети, — проговорил Тристрам. — У вас еще есть ваша жена, ваш дом, ваша работа, ваше здоровье. .. А что делать мне? Куда могу пойти я, к кому прилепиться?
Шонни зло уставился на Тристрама. Вокруг губ у него засохла пена, а подбородок был плохо выбрит.
— Не нужно меня поучать! — враждебно огрызнулся Шонни.
— У вас остались ваши дети, которых я охранял все эти месяцы, рискуя жизнями всех моих близких. А вы, с вашими незаконно появившимися на свет близнецами…
— Близнецами?! — Тристрам широко раскрыл глаза. — Близнецами, так вы сказали?!
— Вот этими самыми руками, — патетически произнес Шонни и продемонстрировал всем свои огромные скрюченные руки, — я произвел их на свет! А теперь я говорю: лучше бы я этого не делал. Лучше бы они родились сами собой, как маленькие дикие животные. Лучше бы я задушил их и отдал вашему фальшивому ненасытному «богу», с губ которого капает кровь и который довольно ковыряет в зубах после своей любимой анафемской еды
— маленьких детей! Тогда, может быть, он оставил бы в покое моих. Тогда, может быть, он бы позволил им вернуться домой невредимыми, как обычно, и оставил бы их жить. Жить! — закричал он. — Жить! Жить! Жить!
— Я сожалею, — сочувственно произнес Тристрам. — Поймите, мне очень жаль…
Он помолчал.
— Близнецы! — удивленно проговорил Тристрам и потом жадно спросил: — Куда они поехали, что они сказали об этом? Говорили они, что возвращаются к моему брату, в Лондон?
— Да, да, да, думаю, что так оно и было. Мне кажется, они говорили что-то в этом роде. Все равно это не имеет значения. Ничто теперь не имеет значения…
Шонни без всякого удовольствия потянул из стакана.
— Весь мой мир разбился вдребезги. Мне придется строить его заново и искать Бога, в которого я смог бы верить.
— Ах, да не жалейте вы так себя! — с неожиданным раздражением воскликнул Тристрам. — Именно такие люди, как вы, создали мир, в который, как вы говорите, вы больше не верите. Мы все были в достаточной безопасности, живя в старом, либеральном обществе.
Тристрам говорил о том, что существовало менее года назад.
— Голодные — но в безопасности! Убивая либеральное общество, вы создаете вакуум, в который устремляется Бог, а потом вы даете волю убийству, прелюбодеянию и каннибализму. И вы верите, что человек обладает правом грешить вечно, потому что таким образом вы оправдываете свою веру в Иисуса Христа!
Когда Тристрам говорил это, сердце у него вдруг упало: он понял, что, какое бы правительство теперь ни было у власти, он всегда будет против него.
— Это неправильно, — возразил Шонни с неожиданной рассудительностью. — Всё не так. Есть два Бога,
— Так на что же вы жалуетесь, черт побери! — заорал Тристрам. («И тут она успела, как всегда! Женщины всегда найдут лучший выход».) — Я не жалуюсь, — проговорил Шонни с обезоруживающей кротостью. — Я хочу верить в настоящего Бога. Он отомстит за моих несчастных мертвых детей!
Он снова закрыл лицо своими огромными грязными ладонями, его опять душили рыдания.
— А вы можете и дальше верить в своего Бога, в вашего гнусного Бога!
— Я вообще ни в какого Бога не верю, — вырвалось у Тристрама. — Я либерал.
Потрясенный тем, что сказал, он спохватился: — Я, конечно, совсем не то хотел сказать. Я хотел сказать, что…
— Оставьте меня в моем несчастии! — закричал Шонни. — Уходите, оставьте меня одного!
Ошарашенный Тристрам пробормотал: — Я ухожу. Пойду лучше обратно. Говорят, уже ходят поезда. Говорят, Государственные авиалинии снова работают… Так, значит, она назвала их Тристрамом и Дереком? Это она очень умно поступила.
— У вас двое детей, — проговорил Шонни, отнимая ладони от наполненных слезами глаз. — А у меня ни одного. Давайте, идите к ним!
— Дело в том… Дело в том, что у меня нет денег, — смущенно признался Тристрам. — Ни одного таннера. Вот если бы вы могли дать мне взаймы, скажем, пять гиней… или двадцать крон, или что-нибудь около того…
— От меня вы не получите денег.
— Взаймы, только и всего. Я верну, как только получу работу. Вам не придется долго ждать. Я обещаю.
— Не дам ничего, — ответил Шонни, скривив рот, как ребенок. — Я для вас сделал достаточно, разве не так? Разве я сделал недостаточно?!
— Ну… Я не знаю, — пробормотал озадаченный Тристрам.
— Думаю, что так оно и было, раз вы говорите. Я вам благодарен. Но вы же понимаете, конечно, что я должен вернуться в Лондон, а это уже слишком, конечно, заставлять меня возвращаться таким же образом, как я пришел: пешком и пресмыкаясь перед водителями. Видите, что у меня с левой подметкой?! Я хочу быстрее добраться до Лондона. — Тристрам пристукнул по столу кулаками. — Я хочу быть с моей женой! Это вы можете понять?!
— Всю свою жизнь я отдавал, отдавал и отдавал, — угрюмо проговорил Шонни. — Люди садились мне на шею. Люди брали у меня, а потом смеялись за моей спиной. Я слишком много отдавал на своем веку — и времени, и труда, и денег, и любви… А что я получил взамен? О Боже, Боже!
Слезы душили его.
— Ну подумайте, — канючил Тристрам, — я ведь просто взаймы прошу. Скажем, две или три кроны. В конце концов, я же вам свояк!
— Вы для меня никто. Вы просто муж сестры моей жены, вот и все. И еще вы оказались чертовски плохим человеком, да простит вас Бог.
— Послушайте, мне эти ваши рассуждения не нравятся. Вы не имеете права так говорить!
Шонни сложил руки перед собой, словно ученик по приказу учителя, и крепко сжал губы. Потом он сказал: — От меня вы ничего не получите. Поищите денег в другом месте. Я никогда не любил вас и людей такого сорта, как вы… И вас, и этот безбожный либерализм! К тому же этот обман — тайком заводить детей. Ей вообще не нужно было выходить за вас замуж. Я это всегда говорил, и Мейвис то же самое говорила. Уходите, скройтесь с глаз моих!