Вожди белых армий
Шрифт:
Далее Евгений Карлович дотошно излагает по незаконченным им благотворительным делам, вплоть до сумм, какие надо выплатить и кому. Высочайшая честность, православное беспокойство за нуждающихся гвоздили его и на лубянских нарах. В это же время «Фермер» Скоблин, благополучно ушедший через кордон в СССР, отсиживается в «спецпристанище» и тоже весьма своеобразно тревожится, как показывает письмо этого бывшего белого генерала его тогдашнему шефу в НКВД: "11.XI.37.
Дорогой товарищ Стах! Пользуюсь случаем, посылаю Вам письмо и прошу принять, хотя и запоздалое, но самое сердечное поздравление с юбилейным праздником 20-летия нашего Советского Союза. Сердце мое сейчас наполнено особенной гордостью, ибо в настоящий момент я весь, в целом, принадлежу Советскому Союзу, и нет у меня той раздвоенности, которая была до 22 сентября (день похищения Миллера — В.Ч.-Г.) искусственно создана.
Сейчас я имею полную свободу говорить всем о моем Великом Вожде Товарище Сталине и о моей Родине — Советском Союзе…
Сейчас я тверд, силен и спокоен, и тоже верю, что Товарищ Сталин не бросит человека. Одно только меня опечалило, это 7-го ноября, когда вся наша многомиллионная страна праздновала этот день, а я не мог дать почувствовать «Васеньке» (ласковое прозвище или еще одна агентурная кличка «Фермерши» Плевицкой — В.Ч.-Г.) о великом празднике…
От безделья и скуки изучаю испанский язык, но полная неосведомленность о моем «Васеньке» не дает мне целиком отдаться этому делу.
Как Вы полагаете, не следует ли Георгию Николаевичу теперь повидаться со мной и проработать некоторые меры, касающиеся непосредственно «Васеньки»? Я бы мог дать ряд советов чисто психологического характера, которые имели бы огромное моральное значение, учитывая почти 2-х месячное пребывание в заключении (Плевицкой в тюрьме — В.Ч.-Г.) и необходимость ободрить, а главное успокоить…"
О неизвестно откуда взявшейся у корниловского ударника вере в то, что "Сталин не бросит человека", Скоблин лепетал, переживая за свою «Васеньку», она же Дежка и «Фермерша», которую, безусловно, ему посулили спасти из французской тюрьмы. Бывший императорский офицер Скоблин в чем-то был не менее наивнее его жертвы Миллера, беспокоившегося за свою супругу. Но "Фермеру — ЕЖ-13" прежде всего требовалось подумать о собственной шкуре. НКВД, взявшийся расстреливать в это время даже старейших партийцев, никак не мог оставить в живых такого многознающего агента, как Скоблин. Судьба бывшего белого Скоблина созвучна истории другой "белогвардейски-чекистской" знаменитости, бывшего добровольца С.Эфрона, мужа поэтессы М. Цветаевой. Агента НКВД, мнимого белоэмигранта Эфрона тоже перекинули из Франции в СССР после похищения генерала Миллера, так как он тоже был связан с "делом председателя РОВС". Эфрона поселили «отсидеться» под Москвой в такой же «спецдаче» или другом конспиративном месте, как и Скоблина. Потом Эфрона чекисты расстреляли.
Как, где и кем был расстрелян или в ходе очередной операции убит Скоблин, пока точно неизвестно, но есть некоторые сведения, будто бы его после этого пребывания в СССР перебросили в Испанию дальше шпионить на идущей там гражданской войне, в которой каудильо Франко всецело поддерживал до своего похищения председатель РОВСа генерал Миллер. Так что, возможно, Скоблин, вздыхая где-то под Москвой о «Васеньке», не зря изучал испанский язык. Если эта версия (не из лубянских архивов) дальнейшей биографии «Фермера» верна, то по ней он был в Испании убит.
Генералу Миллеру в лубянской камере было ждать своего расстрела еще долгие месяцы. 27 декабря 1937 года туда к нему пришел нарком Ежов. То, что это всемогущий "господин народный комиссар внутренних дел СССР. Ежов", как озаглавил на следующий день ему свое послание Миллер, арестант узнал только в самом конце их свидания. Евгений Карлович в этом заявлении Ежову снова повторил свои просьбы по поводу информации жены, о возврате карманных часов и снабжении его бумагой и пером для написания воспоминаний. Но крайне скупо генерал указал то, чего домогался у него изо всех сил следователь Н.П.Власов на допросах:
"В моем показании я излагаю все, что у меня сохранилось в памяти. Никакой непосредственной связи с организацией повстанческих движений я не имел и вообще за эти 7 1/2 лет бытности председателем РОВС слышал всего о двух крупных повстанческих движениях — в 1930 г. в Восточной Сибири и на Северном Кавказе в 1932 или 1933 годах — точно не помню".
Это все, что удалось чекистам вытянуть из старого белого генерала, которому на склоне лет так пригодилась возможность якобы забывать даже то, чему Миллер посвятил целых семь с половиной лет своей службы. После этого вновь обращался Евгений Карлович к Ежову в марте 1938 года с просьбой разрешить побывать в церкви ("я могу перевязать лицо повязкой"), а когда, как обычно, не было ему ответа, попросил 16 апреля передать Митрополиту Московскому Сергию письмо, в котором указывал:
"…Я особенно болезненно ощущаю невозможность посещения церкви. Условия, при которых я покинул свой дом, не позволили мне взять с собой даже Евангелие, чтение которого, особенно в настоящие дни, было бы для меня большим утешением. Поэтому примите милостиво мою покорнейшую просьбу и подарите мне Евангелие на русском языке…"
Свое последнее послание «ежовому» наркому Миллер написал 27 июля 1938 года. В нем он уточнял:
"На этих днях минуло 10 месяцев с того злополучного дня, когда, предательски завлеченный в чужую квартиру, я был схвачен злоумышленниками в предместье Парижа, где я проживал как политический эмигрант по французскому документу, под покровительством французских законов и попечением Нансеновского Офиса при Лиге наций, членом коей состоит С.С.С.Р. Я ни одного дня не был гражданином СССР, и никогда моя нога не ступала на территорию СССР. Будучи тотчас связан — рот, глаза, руки и ноги — и захлороформирован, я в бессознательном состоянии был отвезен на советский пароход, где очнулся лишь 44 часа спустя — на полпути между Францией и Ленинградом."
Евгений Карлович спрашивал с горькой риторикой:
"Никогда, ни в какие эпохи самой жесткой реакции ни Радищев, ни Герцен, ни Ленин, с историей которых я ознакомился по их сочинениям, изданным Институтом Ленина и Академией, не бывали лишены сношений со своими родными. Неужели же Советская власть, обещавшая установить режим свободы и неприкосновенность личности с воспрещением сажать кого-либо в тюрьму без суда, захочет сделать из меня средневекового Шильонского узника или второе издание "Железной маски" времен Людовика XIV — и все это только ради сохранения моего инкогнито?"
Повезли расстреливать генерала Миллера 11 мая 1939 года. По правилу, применявшемуся к особо секретным смертникам, генерала доставили в Московский крематорий. Провели Евгения Карловича в его подвал, прилегающий к жерлу огнедышащей печи. Бывший корнет лейб-гвардии Гусарского полка Его Императорского Величества Миллер стоял у расстрельной стенки прямо, как в молодости стильно светя взглядом из-под нависших, теперь совсем седых бровей…
В самом последнем чекистском документе на его счет генерал Миллер конспиративно фигурирует "Ивановым":
"АКТ Приговор в отношении сего Иванова, осужденного Военной Коллегией Верхсуда СССР приведен в исполнение в 23 часа 5 минут и в 23 часа 30 минут сожжен в крематории в присутствии:
Комендант НКВД Блохин Н-к внутр. тюрьмы ГУГБ НКВД Миронов ll/V 39 г."
Заканчиваю более свежим во всех отношениях документом:
Циркулярно. Архиерейский Синод Русской Православной Церкви Заграницей. 27 апр./10 мая 1996. Номер 50 ВСЕМ ЕПАРХИАЛЬНЫМ ПРЕОСВЯЩЕННЫМ И НАСТОЯТЕЛЯМ ЦЕРКВЕЙ, НЕПОСРЕДСТВЕННО ПРЕДСЕДАТЕЛЮ СИНОДА