Вожди и оборотни
Шрифт:
Александр Михайлович зашел в кабинет в обговоренное с ним время. Как всегда он был строго одет, подтянут. Мы обнялись, а потом поудобнее уселись в кресла. Несколько взаимных вопросов о здоровье, о работе. После чего Рекунков спросил, правда ли что нарушения законности носили массовый характер и попросил рассказать, что установлено в ходе расследования. Я сообщил ему коротко об основных формах беззакония, сказал, что, к сожалению, многие заявления граждан подтверждаются.
Тогда последовал очередной вопрос: «Как это могло случиться? Ты ведь сам знаешь, что я строго спрашивал за нарушения законности в следствии?» Состояние Александра Михайловича после моего рассказа было подавленное. И тем не менее я говорил с ним откровенно.
Начал
Я откровенно сказал Александру Михайловичу, что Каракозов и Гдлян заинтриговали его миллионами и арестами высоких должностных лиц республики.
Неоправданно по многим вопросам он сам принимал решения, без ознакомления с материалами дела, только по докладу Каракозова. Без необходимости дал указание докладывать о следствии в отношении отдельных лиц только себе, даже не своим заместителям. Это во многом явилось роковой ошибкой, ибо за многими другими делами он не мог глубоко вникнуть в суть докладов.
Рекункову я откровенно сказал все, что знал и думал о Сороке — его заместителе. Сказал, что он частенько уходил от решения трудных вопросов, неоправданно перекладывал их на своих заместителей, полагая, что если он эти вопросы не решал, то и спроса за последствия с него не будет.
Я напомнил Александру Михайловичу о весьма характерной особенности в работе Сороки. У него всегда был свободным стол. На нем редко когда задерживались хотя бы на час документы, материалы следствия. Все решения он принимал по докладам. При таком стиле руководства неизбежны серьезные упущения, ошибки и попустительства беззаконию. Сорока знал, что Гдлян и Иванов неправедно увели от ответственности десятки расхитителей и взяточников в Бухарской области. Однако никаких мер не принял, своим молчаливым согласием развязал им руки на новые беззакония.
О многом мы говорили с Александром Михайловичем. Может быть, впервые для него подчиненный оценивал его работу, говорил о недостатках своего бывшего шефа прямо в глаза.
Уходил А. Рекунков от меня в подавленном состоянии. Однако, как сказали мне потом, на комиссии он держался уверенно и спокойно, на вопросы давал четкие ответы, в которых нисколько не было сомнения в правильности своих поступков, решений на посту Генерального прокурора.
Ключевыми фигурами в надзоре за гдляновской группой были Каракозов, начальник следственной части, и его заместители Быстров и Чижук.
Двух последних в конце 1987 года освободили от занимаемых должностей как не справившихся со своими служебными обязанностями. Что касается Каракозова, то о его роли в гдляновском расследовании уже говорилось. Каракозов, по мнению многих, был блестящим мастером допросов, тонким психологом, который мог «загнать в угол» самого изощренного преступника. Однако при этом не чурался интриг, шантажа и просто обмана. Его уязвимым местом были нежелание, уход от организационной работы в следственной части, от контрольных и надзорных обязанностей. В конечном итоге, следователи оказывались предоставленными самим себе. Отдельные просто отказывались выполнять указания Каракозова. А если говорить о Гдляне, так тот фактически командовал начальником следственной части, давал ему поручения о допросах отдельных лиц и выговаривал Каракозову, если тот не вовремя, с опозданием их проводил. Было до удивительного непонятно, почему Каракозов просил разрешения у Гдляна присутствовать на оперативных совещаниях следователей. И только после ташаузской истории с Каракозовым для меня стали объяснимыми взаимоотношения этих двух людей.
Каракозов не смог правильно организовать работу и прокуроров следственной части. Их, как правило, закрепляли за следственными группами и они нередко, вместо надзора, сами выполняли следственные действия. Вместо контроля за следователями, оказывались в подчинении руководителей групп, и те заставляли их формировать, подшивать материалы уголовных дел. При таком подходе надзирающие прокуроры теряли свое назначение, становились рядовыми следователями. Вот почему в конце 1989 года Генеральным прокурором СССР А. Я. Сухаревым был создан целый отдел по надзору за следствием в следственной части. Начальник отдела подчиняется только Генеральному прокурору и его заместителю. Решение абсолютно верное, но запоздалое. Но начиная с 1984 года негативные явления в работе следственной части нарастали. Нельзя сказать, что они проходили бесследно, без всякого реагирования на них. В августе 1984 года и в феврале 1986 года Гдлян и Иванов дважды привлекались к дисциплинарной ответственности за грубые нарушения законности. Дважды обращалось внимание Каракозова на необходимость усиления контроля за работой подчиненных. 3 апреля 1987 года А. Рекунков объявил Каракозову выговор, а его заместителя Быстрова освободил от занимаемой должности. Обращено внимание О. Сороки на отсутствие высокой требовательности к подчиненным. Как подчеркивалось в приказе, «руководители и следователи, прокуроры следственной части некритически оценивали положение дел, не пресекали грубые нарушения законности, не вели должной борьбы с необъективностью, обвинительным уклоном при расследовании дел.»
Все это так. К сожалению приказы издавались, а фактического улучшения дел в надзоре не наступало. В марте 1986 года Гдлян по письменному распоряжению Сороки был, например, отстранен от руководства группой, которую должен был, согласно распоряжению, возглавить Каракозов. Однако Гдлян продолжал руководить следствием с молчаливого согласия своего шефа. Будь исполнено указание Сороки, не произошло бы, наверное, многих людских трагедий. Наказания же, кроме легкого испуга, ничего не вызывали. По рапортам Каракозова они тут же снимались.
6 августа 1984 года Гдляну объявили выговор за нарушения, приведшие к самоубийству Мирзабаева, а 23 ноября, через 3 месяца, ему выдали денежную премию в размере двух окладов. 7 февраля 1986 года ему и Иванову «за компрометацию органов прокуратуры и дискредитацию следственных работников» объявлен выговор. Но уже в июне, несмотря на столь тяжкие проступки, с обоих взыскания сняли, а в октябре того же года Гдлян был поощрен двумя окладами, а Иванову досрочно присвоили чин старшего советника юстиции.
Конечно, такое отношение руководства прокуратуры не могло не создавать у Гдляна и Иванова чувства вседозволенности, пренебрежения к правам и законным интересам граждан. Позднее это приведет к тому, что оба, выступая в средствах массовой информации, занялись самовосхвалением, грубо нарушали следственную этику, требования закона о презумпции невиновности, бездоказательно опорочили ряд ответственных должностных лиц заявлениями о их причастности к совершению тяжких преступлений.
В ходе расследования дела о нарушениях законности в Узбекистане, мы обратили пристальное внимание на проверку заявлений, жалоб от арестованных, их родственников. Защитники Гдляна и Иванова в многочисленных выступлениях, в том числе и в прессе, пустились в весьма сомнительные рассуждения о появлении жалоб якобы в мае 1989 года, после возбуждения дела. Это далеко не так. Приведу некоторые примеры.