Вожди комсомола. 100 лет ВЛКСМ в биографиях лидеров
Шрифт:
– Кем это отрицается? – пренебрежительно заметил нарком по военным делам Ворошилов. – Кого ты убеждаешь?
– Я не знаю, кем это отрицается, – ответил ему Бухарин, – но только знаю, что сам я об этом узнал лишь вчера… Специально для этого дела потребовалось, чтобы я два дня в ГПУ просидел.
Государственное политическое управление – так называлось ведомство госбезопасности. Но сталинская гвардия отказывалась обсуждать крестьянские беды.
– За что вы его посадили в ГПУ? – веселился Станислав Косиор, хозяин Украины.
В зале – радостный смех.
– За паникерство, – с удовольствием ответил глава чекистов Вячеслав Менжинский.
Опять смех…
Голодные люди не давали вывозить хлеб. Крестьяне восставали по всей стране. Разрозненные восстания крестьян едва не переросли в повстанческое движение по всей стране. Сталин запретил прибегать к помощи Красной армии в борьбе с восставшими, поскольку армия сама была крестьянской, и он боялся, что вчерашние крестьяне повернут оружие против власти.
Вскоре после прихода большевиков к власти, весной 1918 года начался голод. Большевики потребовали от крестьян сдать все зерно «сверх количества, необходимого для обсеменения полей и личного потребления по установленным нормам до нового урожая». В деревню двинулись продотряды. Они получили право в случае отказа сдавать хлеб – подвергать репрессиям целые села. И с этого момента судьбы города и деревни разошлись.
После большой Гражданской войны началась малая. Деревня против города, крестьянин против горожанина. Деревня желала, чтобы ее оставили в покое, и сопротивлялась всем, кто пытался забрать хлеб. Деревня взбунтовалась.
Город с его благами и комфортом вызывал в деревне одновременно ненависть и зависть. А деревня воспринималась городом со смесью высокомерия и той же зависти, потому что у крестьян была вожделенная еда. Голодавшие горожане уверились, что кулаки сознательно морят их голодом, а крестьяне не сомневались, что зажравшийся город беззастенчиво их грабит. Гражданская война между городом и деревней, между деревней и городом оставила глубокие шрамы.
Сталина раздражало, что крестьяне не желают отдавать государству зерно задешево. А государственные закупочные цены становились все меньше рыночных. В 1928 году они были уже вдвое ниже! Сталин объяснял отказ отдавать зерно за бесценок антисоветскими настроениями в деревне. И распорядился просто ограбить деревню, реквизировав хлеб.
Комсомолу поручили развернуть беспощадную борьбу против кулака. Каждый комсомолец на селе должен был вступить в колхоз и привести в колхоз родителей. Отказавшихся исключали из ВЛКСМ. Комсомольские секретари устроили соревнование: кто скорее добьется стопроцентной коллективизации. Комсомольцы обходили хозяйства и описывали имущество. Кулаками назвали справных, успешных, умелых хозяев. Назвали их кулаками и, по существу, объявили вне закона.
Кулаков насильственно выселяли из родных мест. Заодно их просто ограбили – забрали все имущество, запретили снимать деньги со своих вкладов в сберегательных кассах. Все ценности, деньги и зерно отбирали. Но этого оказалось недостаточно: пропаганда превратила кулаков в прирожденных убийц и негодяев.
Цель насильственной коллективизации – не только забрать зерно, ничего за него не заплатив; колхоз – это инструмент полного контроля над деревней.
Как все это происходило? Вот свидетельство очевидца.
Владимир Млечин, демобилизованный командир Красной армии, после Гражданской войны поступил в Высшее техническое училище. Но доучиться ему не дали. Процитирую воспоминания моего дедушки:
«ЦК играет человеком» – написал некогда поэт Александр Безыменский. В 1925 году меня вызвали в ЦК партии, сообщили, что есть решение мобилизовать двести коммунистов для укрепления промышленных районов страны. Я выбрал Брянск.
Секретарь губкома партии Александр Рябов распорядился:
– Будешь заведовать отделом печати. И заодно – редактировать губернскую комсомольскую газету.
Газету «Путь молодежи» где-то похвалили, и я волею губкома стал редактором партийной газеты «Брянский рабочий». А в Брянск стал наезжать секретарь ЦК комсомола Александр Мильчаков, веселый, острый и решительный парень. Он посчитал поведение губкома неправомерным: как это, редактора молодежной газеты, «комсомольский кадр», перевели в общепартийную, «взрослую» газету да еще без санкции ЦК комсомола! Мильчаков считал меня «комсомольцем», хотя я уже более шести лет был в партии.
Кажется, что в отношении ко мне, как к «боевому комсомольцу», сказалось и то, что я мог, «не спотыкаясь и не заикаясь», выпить подряд три «комсомольских ерша». Готовил эти «ерши» секретарь губкома комсомола Кузнецов. Не помню уж, по собственному рецепту или по рецепту Мильчакова: треть стакана водки, треть пива и треть совершенно убийственного портвейна, должно быть вологодской выработки».
Александр Иванович Мильчаков родился в Вятке, четыре года учился в церковно-приходской школе, еще пять лет в реальном училище. В семнадцать лет возглавил Сибирское бюро ЦК РКСМ. В восемнадцать – Юго-Восточное бюро ЦК (в Ростове-на-Дону). В двадцать один год его избрали членом бюро ЦК РКСМ и поручили заведовать отделом пропаганды и агитации, затем доверили деревенский отдел. В двадцать два года его избрали вторым секретарем ЦК – на пленуме, проходившем после VII съезда (11–22 марта 1926 года). В 1927-м он стал генеральным секретарем ЦК комсомола Украины, в мае 1928-го, после VIII съезда (5–16 мая), возглавил комсомол всей страны.
Владимир Млечин:
«Меня вызвали в губком.
– Мы утвердили вас уполномоченным в только что созданный колхоз, – сказал секретарь губкома. – Колхоз большой – три тысячи гектаров земли.
С путевкой в руке я вышел на улицу, смутно представляя себе, что такое уполномоченный и что предстоит делать. Поехал в колхоз верхом. Лошадей взял в милиции.
– Начали перестраивать деревню, – рассказывал по пути милиционер. – На селе выросла, окрепла новая и враждебная нам сила: кулак. И вот новый фронт. А я солдат.