Возлюбленный мой
Шрифт:
Женщина была настолько уверена и непоколебима, что Пэйн, в тени ее мужества, почувствовала себя маленькой. Маленькой и слабой.
Кем же она была на самом деле? Отражением? Или реальностью?
Пэйн резко поднялась на ноги. – С твоего позволения, я удалюсь.
Лэйла, казалось, удивилась, но низко поклонилась. – Конечно же. И, пожалуйста, знай, я не желала обидеть тебя своими бессмысленными речами…
Повинуясь порыву, Пэйн вдруг обняла Избранную. – Ты не обидела. Не волнуйся. И удачи тебе с твоим мужчиной. Воистину, ты станешь
И, избегая дальнейших разговоров, Пэйн быстро ретировалась. Она шла мимо общих покоев, быстрым шагом преодолевая путь через холм, на котором возвышался храм Праймэйла. Минуя это священное брачное место, в котором теперь никто и никогда не бывал, она вошла на мраморный двор, принадлежавшей ее матери, и направилась к колоннаде.
Скромного размера двери в личные покои Девы-Летописецы были совсем не тем, что ожидаешь увидеть при входе в столь священное пространство. Но опять же, когда весь мир принадлежит тебе, бессмысленно кому-то что-то доказывать , не так ли.
Пэйн не стала стучать. Учитывая то, что она собиралась сделать, неуместное вторжение туда, куда ее не звали, станет последним пунктом в списке ее прегрешений, если вообще могло им считаться.
– Мама, – требовательно позвала она, входя в пустую белую комнату.
Повисла долгая пауза, прежде чем она ответила, и голос ее был полностью лишен эмоций. – Да, дочь.
– Выпусти меня отсюда. Немедленно.
И не важно, какое наказание падет на ее голову за подобные речи, все лучше, чем влачить подобное бесполезное существование.
– Вышвырни меня отсюда, – обращалась она снова и снова к глухим стенам. – Отпусти меня. Я никогда не вернусь обратно, если ты того пожелаешь. Но я не могу здесь больше оставаться.
Яркая вспышка света, и Дева-Летописеца предстала перед ней, но в не своих обычных черных одеждах. Более того, Пэйн была абсолютно уверена, что никто и никогда не видел ее мать такой, какой она была на самом деле – энергия без формы.
Без обычного сияния. Туманная дымка, словно рябь поднимающегося от пола тепла.
Эта неожиданная разница словно умерила гнев Пэйн. – Мама... отпусти меня. Пожалуйста.
Ответ Девы-Летописецы последовал далеко не сразу. – Мне очень жаль. Но я не могу выполнить твое желание.
Пэйн обнажила клыки. – Проклятье, просто сделай это. Выпусти меня отсюда, или..
– Не существует никакого «или», мое драгоценное дитя, –монотонный голос Девы-Летописецы затих, а затем вернулся с новой силой. – Ты должна остаться здесь. Этого требует судьба.
– Чья? Твоя или моя? – Пэйн разрубила рукой застывший воздух. – Я не живу здесь по-настоящему, так о какой судьбе может идти речь?
– Я сожалею.
На этом спор закончился – по крайней мере, так решила ее мать. Со вспышкой света Дева-Летописеца исчезла.
Пэйн закричала в огромную пустоту: – Отпусти меня! Будь ты проклята! Отпусти меня!
Часть ее ожидала, что за подобное она тот час же умрет
– Мама!
Когда ответа не последовало, Пэйн развернулась, выискивая взглядом хоть что-то, что можно со всей дури швырнуть об стену, но ничего под рукой не оказалось, и символизм происходящего так и кричал внутри черепной коробки: ничего, для нее здесь не было абсолютно ничего.
Подойдя к двери, она дала волю гневу и сорвала ее с петель, отбросив обратно в холодную, пустую комнату. Белая панель пару раз подскочила, а затем свободно пересекла неограниченное пространство, словно прыгающий по поверхности пруда камень.
Когда она гордо вышла к фонтану, то услышала несколько щелчков, и оглянувшись, увидела, как дверь сама собой встала обратно, волшебным образом закрепившись в своих же пустующих косяках. Все снова стало таким же, как было, ни царапины не напоминало о произошедшем.
В ней поднялась волна неконтролируемой ярости, от которой сводило горло и дрожали руки.
Краем глаза, она увидела, как из-за колоннады показалась одетая в черные одежды фигура, но это была не ее мать. Это всего лишь Ноу-Уан несла в корзине подношения для Девы-Летописецы, из-хромоты она покачивалась из стороны в сторону.
Вид этой несчастной женщины, исключенной из рядов Избранных, подпитал ее гнев еще больше…
– Пэйн?
Звук глубокого голоса заставил ее повернуть голову: рядом с белоствольным деревом, на котором распевали свои песни красочные птицы, стоял Роф, он как будто заполнил все помещение своими массивными формами.
Пэйн кинулась вперед, мгновенно превращая его в мишень. И Слепой Король ясно чувствовал исходящую от нее волну насилия и ярости: в мгновение ока, он принял боевую позицию, становясь мощным, собранным и готовым ко всему.
Она дала ему все, что у нее было и даже больше, набрасываясь на него с кулаками, ее тело превратилось в вихрь из ударов и пинков, которые он едва успевал отводить предплечьями или уворачиваться, склоняя голову и все тело.
Все быстрее, жестче и смертоноснее наступала она на короля, заставляя его платить ей той же монетой – иначе он рисковал получить тяжелые ранения. Его первый жесткий удар пришелся ей в плечо, кулак лишил равновесия, но она быстро сориентировалась, развернулась, и резко выкинула ногу вперед.
Удар, что пришелся Королю в живот, был настолько силен, что мужчина опешил, по крайней мере, до момента, пока она снова не развернулась и не ударила его в лицо костяшками пальцев. Когда брызнула кровь, а очки улетели куда-то далеко в сторону, он выругался.
– Что за хрень, Пэй…
У Короля не было шанса закончить сказанное. Она кинулась вперед, обхватила его руками за талию, опрокидывая огромный вес назад. Но противостояние было неравным. Роф больше нее вдвое, и распорядился ситуацией по своему – оторвал ее от себя, развернул и прижал спиной к себе.