Возлюбленный враг
Шрифт:
— У вас совершенно нет никакого уважения к церемонии? — требовательно спросил он у Джинни, указывая на остатки завтрака в ее руке. Джинни покачала головой, и глаза ее озорно сверкнули.
— Но вы ведь не хотите, чтобы я осталась без завтрака, полковник? Я могу ослабеть на марше.
— Да, это не годится, — согласился Алекс со смешком. — Хватит и того, что приходится останавливаться каждые несколько ярдов, чтобы вы могли пособирать цветы.
Майор Бонхэм фыркнул, но поспешно подавил смешок, и Джинни улыбнулась ему.
— Складывается впечатление,
— В ней определенно нет места для недисциплинированных, — сказал Алекс, но глаза его смеялись. — Не могли бы вы, по крайней мере, воздержаться от жевания, пока я заканчиваю строевую подготовку? Я не хочу, чтобы меня отвлекали.
— Я никогда бы не посмела помешать вам сосредоточиться, полковник — Джинни отступила, встав рядом с майором, и на лице ее появилось такое терпеливое ожидание, что все они с трудом спрятали улыбки. Потом барабаны смолкли, голос Алекса прозвенел громко и четко над лугом, и Джинни стало стыдно за свои насмешки при виде великолепного зрелища, которое, как она догадалась, было организовано не только в интересах поддержания боевого духа и дисциплины солдат, но и для жителей Ньюбера.
Путь был долгим и утомительным, солнце безжалостно палило, и Джинни подумала о двух солдатах, исхлестанных кнутом, об их спинах. Солдаты шли в латах, в такую жару пот струится ручьем, липкий и разъедающий, даже у нее. Сама она ехала верхом, одета была достаточно легко, и на коже ее не было потертостей. Но Джинни страдала от острого сочувствия к несчастным. Природа наградила — или наказала! — ее чрезвычайно живым воображением. Алекс, заметив ее внезапную рассеянную молчаливость, спросил, что случилось.
Какое-то мгновение Джинни спорила сама с собой. Он изо всех сил старался быть приятным, приглушив свойственные ему командные нотки и выбирая слова. Когда она дразнила его, даже при офицерах, он воспринимал это спокойно. Но не растревожит ли она осиное гнездо, вновь упомянув о вчерашнем происшествии? Она решила рискнуть.
— Я думала о мужчинах, которых вчера выпороли, — тихо сказала она. — Им, наверно, трудно идти по такой жаре.
Алекс пожал плечами.
— Не таким уж суровым было наказание.
— Сейчас они наверняка его почувствовали, — упорствовала Джинни таким же тихим голосом.
«Так, что она теперь задумала?» — устало подумал Алекс. Он был уверен, что она неспроста завела этот разговор.
Он старался говорить ровно.
— Этого и следовало ожидать.
Такое безразличие! Джинни взглянула на него. Лицо его было совершенно бесстрастно. Но она знала, как никто другой, каким мягким и нежным он может быть.
— У меня есть кое-какие мази, — осторожно сказала она. — Они ускорят заживление и облегчат им неудобства, которые они испытывают сейчас. Я могла бы…
Эта женщина совершенно неисправима!
— Ты когда-нибудь слушаешь то, что я говорю? — Он говорил сдержанно, но решительно, достаточно тихо, чтобы только она одна могла его услышать. — Я же сказал тебе, чтобы ты близко не подходила к солдатам. Ты что, забыла?
— Нет, конечно, не забыла. Просто я могу помочь, и не только этим двоим. Может, еще кто-нибудь болен. Я в этом немного разбираюсь, я же тебе говорила.
— Я не желаю обсуждать это, ни сейчас, ни в другое время.
«Вот так-то, — подумала Джинни, — это, без сомнения, категорический запрет». Ну что же, она все-таки попыталась, теперь им с Джедом нужно будет заняться этим делом так, чтобы не привлечь внимания полковника.
Условия ночевки в этот день оказались весьма скромными. В крошечной деревушке гостиницы не было, и Алекс решил вместе с офицерами спать под открытым небом, с солдатами. Для Джинни нашли единственную свободную кровать в домике. Она стояла на пороге комнаты с грязным земляным полом, где, казалось, не счесть кошек и собак. Рассеянно улыбнувшись морщинистой старухе, которая согласилась разместить ее у себя за парламентские монеты, Джинни позволила подвести себя к импровизированной постели, поджав губы, подсчитала количество блох, поблагодарила свою будущую хозяйку и решительно вышла на улицу.
Джед, сопровождавший ее при этом осмотре, не смог сдержать ухмылки, когда подчеркнуто ровным голосом она поинтересовалась, где сейчас можно найти полковника.
— Жилье вам не по вкусу, госпожа?
Джинни потрясла юбкой, проверяя, не притаились ли в складках паразиты.
— Я не против неудобств, до некоторой степени. Но грязь и блохи — это другое дело. Давайте поищем полковника.
Они нашли Алекса среди офицеров. Все сняли рубашки и сапоги и, отдыхая, лежали на траве у палаток, поставленных на краю солдатского лагеря. Джинни стало абсолютно ясно, что они предвкушают удовольствие провести ночь под открытым небом. К тому же их расслабленное состояние частично объяснялось тем, что по крайней мере ночью ее не будет среди них.
— Не хочу никоим образом побеспокоить вас, господа, — заявила Джинни, подходя к ним. — Я достаточно привыкла к виду мужчин без рубашек, так что вам не стоит испытывать неловкость. Нет, нет, прошу, не вставайте.
— У вас проблема, Джинни? — Алекс приготовился к худшему. У Вирджинии был чрезвычайно решительный вид, и он уже почувствовал, что в воздухе запахло поражением, хотя еще неизвестна причина битвы.
— Никаких проблем, — спокойно сказала она. — Я буду спать вон под теми деревьями. Не обращайте на меня никакого внимания.
— Почему? — спросил он, изображая лишь легкое любопытство.
— У меня нет желания заразиться тифом, — коротко ответила она. — Грязь, паразиты и болезни — неизбежные соседи. Я предпочитаю рисковать под открытым небом. Вы все можете сделать вид, что меня здесь нет.
— Это будет сложно, — заметил Алекс с легкой суховатой улыбкой. — Скорее, невозможно. Вам лучше занять палатку в конце ряда, и остается надеяться, что, впервые попробовав походной пищи, вы не сочтете ее несъедобной.
— Я не слишком привередлива в своих требованиях, — возразила Джинни. — Просто мне не нравятся блохи и клопы.