Возмездие

Макдермид Вэл

«А то мы не знаем!» — подумала Кэрол, бросая еще один внимательный взгляд на тело и пытаясь представить себе последовательность событий, которые привели эту молодую женщину к столь печальному концу.

— Никаких документов, конечно, не нашли? — спросила она.

— Пока нет, — покачал головой Спенсер. — Но… У нас в районе аэропорта возникли некоторые проблемы с уличной проституцией. Большой наплыв женщин из Восточной Европы. Эта, скорее всего, тоже из них.

— Если только преступник не снял ее в городе, в Темпл-Филдз, — заметила Пола.

— Первые две жертвы были из местных, — покачал головой Рики.

— Что ж, будем надеяться, Гриша сумеет привести ее в порядок, чтобы можно было сделать фото для опознания, — сказала Кэрол. —

Да, вы упомянули о предыдущих жертвах, сэр… Вы уверены, что это действительно серия?

Рики снова повернулся к телу:

— Покажите ей, док.

Шаталов, наклонившись, показал на внутреннюю поверхность запястья жертвы, где виднелось что-то вроде татуировки. Запястье было залито кровью, но Кэрол сумела различить буквы. «МОЯ!» В этом послании убийцы ей почудились вызов, отталкивающее высокомерие и извращенная жестокость. Смотреть на это было тяжело, но внутренний голос в мозгу негромко нашептывал Кэрол: «Постарайся раскрыть это убийство. Тебе нужно отличиться, прежде чем твой отдел перестанет существовать. Ведь в Уэст-Мерсии ты вряд ли столкнешься с подобными „особенными“ случаями!»

6

Вопреки всему несколько лет образцового поведения в конце концов принесли свои плоды: Вэнса перевели в коррекционно-психотерапевтический блок Оквортской тюрьмы в вустерской глубинке. Лечебное крыло существовало как бы отдельно от всей остальной тюрьмы. Главное, здесь был более мягкий режим. Например, заключенные могли гасить свет в камерах, когда им захочется, тогда как в главном корпусе освещение выключалось с центрального пульта в одно и то же время. Сами камеры тоже были удобнее. В них имелась даже туалетная комната — совсем крошечная, и все же она обеспечивала некоторое уединение, о существовании которого он почти успел позабыть.

Сегодня Вэнс погасил свет довольно рано, но оставил включенным телевизор, чтобы не остаться в полной темноте. Расстелив на столе газету, он тщательно обкорнал отросшие волосы бритвенным лезвием, а потом долго водил по голове электробритвой, пока его череп не стал гладким на ощупь. В тюрьме кожа Вэнса сделалась достаточно бледной, поэтому он не боялся, что разница между лицом и только что выбритой головой будет бросаться в глаза.

Покончив с этой работой, Вэнс взялся за свою густую бороду, которую он отпустил за последние несколько недель. Впрочем, всю растительность он сбривать не стал, оставив короткую эспаньолку и усы. В последние два года Вэнс вообще много экспериментировал с формой бороды и усов; за это время охранники успели привыкнуть к его «чудачествам», и он не сомневался, что никто из них не догадывается о его истинных целях.

И все же ключевыми в его трансформации были вовсе не прическа или борода. Потянувшись к шкафу, Вэнс снял с полки толстую книгу энциклопедического формата. Это был выпущенный ограниченным тиражом альбом с репродукциями картин современных русских художников. Ни Вэнс, ни постоянный обитатель этой камеры искусством не интересовались. Тем не менее альбом оказался весьма ценным, ибо был напечатан на такой толстой и плотной бумаге, что опытному человеку не составляло труда вскрыть страницы со стороны обреза и спрятать внутри тончайшие пленки с нанесенными на них переводными картинками-татуировками. Картинки были выполнены по фотографиям, которые Вэнс сделал в тюрьме с помощью контрабандного смартфона, засняв затейливые цветные рисунки, покрывавшие шею и руки Джейсона Коллинза — человека, который как раз в эти минуты лежал на кровати в камере Вэнса.

Да, сегодня Джеко Вэнс был вовсе не в своей камере. Задуманный им отвлекающий маневр сработал безупречно.

Чтобы осуществить подмену, ему понадобился сущий пустяк, а именно фотография жены Дэмона Тодда, которая стояла в обнимку с братом Кэша Костелло в каком-то ночном клубе. Пару часов назад Вэнс незаметно подложил снимок на стол для настольного тенниса, стоявший в общей комнате отдыха. Как он и рассчитывал, фотографию обнаружили практически сразу. Чтобы

разобраться, что она означает, заключенным тоже много времени не потребовалось. Обрадованные новым развлечением, они принялись шутить и подначивать Тодда, который в конце концов не выдержал и бросился на Костелло. Для обоих это означало конец пребывания в коррекционно-психотерапевтическом блоке: одной вспышки неконтролируемой ярости хватило, чтобы перечеркнуть несколько лет «образцового поведения», но Вэнсу было на это плевать. Он никогда особо не задумывался, сколько посторонних людей может пострадать при осуществлении его планов.

Главное, возникшая потасовка отвлекла внимание дежурных офицеров, и никто из них не заметил, как Вэнс и Коллинз поменялись камерами. Когда все успокоилось и надзиратели в последний раз обходили камеры, и тот и другой уже погасили свет и сделали вид, что спят. А у охраны не было никаких оснований заподозрить, что кто-то из заключенных находится не там, где следует.

Подойдя к раковине, Вэнс набрал в нее холодной воды, потом вскрыл одну из страниц альбома и извлек из тайника тонкую пленку с рисунком. Когда клей начал растворяться, он осторожно приложил переводную картинку к протезу. Это была долгая и кропотливая работа, но еще труднее оказалось нанести фальшивые татуировки на уцелевшую руку. Да, его протез — настоящее произведение искусства, но по сравнению с живой конечностью его моторика все же очень ограничена, а Вэнс знал, что многое зависит именно от мелочей.

К тому моменту, когда он наконец справился с задачей, его лоб покрылся испариной, а по спине и бокам стекали тонкие струйки пота. Вэнс сделал все, что было в его силах, и все же стоило поставить его рядом с Коллинзом — и определить, где настоящие татуировки, а где фальшивые, не составило бы труда. Он, однако, знал, что подобное может случиться, только если все пойдет не так, как задумано.

Дав татуировкам подсохнуть, Джеко надел очки — точную копию очков Коллинза, изготовленную его сообщником за пределами тюрьмы. Окружающий мир тотчас начал расплываться, но Вэнс не сомневался, что сумеет к этому приспособиться, благо линзы в поддельных очках довольно слабые. У самого Коллинза очки намного сильнее, но в них Вэнс был бы беспомощен, как сова белым днем, а простое стекло он использовать не хотел, так как это могло броситься в глаза даже при беглом осмотре.

Как говорится, дьявол в деталях, а Бог в мелочах.

Закрыв глаза, Вэнс попытался припомнить гнусавый мидлендский акцент Коллинза. Для него это была, пожалуй, самая трудная часть предстоящей подмены, поскольку он не отличался способностью к подражанию. Вэнсу всегда нравился собственный мягкий выговор, но сегодня ему предстояло на время от него отказаться, усвоив чужие интонации и произношение. Разумеется, он постарается разговаривать как можно меньше, но, если его о чем-то спросят, он должен ответить как подлинный уроженец Мидлендса — чтобы не оказаться в положении героя Гордона Джексона в «Большом побеге», который выдал себя, машинально ответив на заданный по-английски вопрос, хотя предполагалось, что он этого языка не знает. Вэнс, впрочем, был уверен, что не совершит подобного промаха. Он знал, что не может расслабиться ни на секунду до тех пор, пока не окажется на свободе.

Ему потребовались годы, чтобы все спланировать и подготовить. Особенно трудно было добиться перевода в коррекционно-психотерапевтическое отделение тюрьмы. Немногим легче оказалось подыскать человека примерно такого же роста и телосложения, который к тому же остро нуждался в том, что мог дать ему Вэнс. Джейсон Коллинз — этот жутковатый поджигатель — привлек его внимание в первый же день, когда Вэнс только появился на групповых терапевтических занятиях. Коллинза обвиняли в том, что он сжигал ларьки и магазины по заказу конкурентов или рэкетиров, но Вэнсу не нужно было быть психологом, чтобы понять: подлинные мотивы этого человека — куда более глубокие и мрачные. На это указывало уже одно то, что Коллинз оказался на групповых занятиях.