Возмездие
Шрифт:
Знай я тогда, что мои слова только усугубляют ситуацию, не пыталась бы ничего объяснить.
Меня снова охватывает парализующее чувство, когда я вспоминаю все это — все мои попытки удержаться наплаву неизбежно приводили к тому, что я уходила на дно. Никто мне не верил, это было очевидно. Ни публика, ни обвинение, ни даже мой собственный адвокат. И уж точно мне не поверили родители Симона.
Сперва я потеряла мужа, потом просидела более пяти месяцев в одиночестве в следственном изоляторе, перед тем как предстать перед судом — прошло целых девять месяцев, прежде чем меня осудили.
Мне
Во время первого допроса мне сообщили, что меня подозревают в убийстве. Варианты с непредумышленным убийством или халатностью, явившейся причиной смерти, даже не рассматривались.
Убийство.
Инспектор криминальной полиции Тони Будин сказал, что мне предоставят защитника, если только у меня нет особых пожеланий — может быть, собственный адвокат? Пожеланий у меня не было.
Я вынуждена была уточнить, кто именно убит. Они переглянулись с таким видом, что я почувствовала себя полной дурой, но мне важно было узнать. Я не могла поверить, что Симон умер, что он никогда больше не посмотрит на меня, не улыбнется мне, не засмеется. Что его больше нет. Это просто не могло быть правдой — все происходящее казалось дурной шуткой или злонамеренным заговором. То, что они на полном серьезе употребляли мое имя в одном предложении со словами «подозревается в убийстве», просто не укладывалось в голове. Это был кошмарный сон, и я все никак не могла проснуться.
И все эти вопросы, сыпавшиеся на меня. Я делала все, что могла, пытаясь отвечать на них, однако полицейские не успокаивались — а того, что они услышали, уже оказалось достаточно, чтобы продолжать держать меня взаперти. Сколько бы раз я ни повторяла, что это ошибка, что я невиновна, это уже не имело значения. Не играли никакой роли мои заверения о том, что я не смогла бы убить человека, это противно моей природе. Чем больше я старалась убедить их, тем меньше они верили. В их глазах я уже была осуждена.
Первые дни в камере прошли как в дымке. Туман в голове, грязно-желтый кафель на стенах и мой пропитанный потом халат.
Помню, как меня везли в наручниках в белом минивэне Службы исполнения наказаний, как я смотрела наружу сквозь тонированные стекла, пока ехала в суд первой инстанции на Кунгсхольмене, где должно было проходить заседание о выборе меры пресечения. Я думала, что после него меня отпустят домой. Какая же я была идиотка!
Лукас Франке, знаменитый адвокат, с которым связалась Микаэла, настаивал на том, чтобы меня отпустили, однако суд пошел по линии обвинения. Меня посадили в камеру с полными ограничениями, по обоснованному подозрению в убийстве Симона Хюсса. То, что Лукас обжаловал это решение, никак не повлияло на результат.
Никогда в жизни я не применяла насилия и никому не угрожала, не показывала признаков сумеречного сознания. Однако суд настоял на том, чтобы меня обследовали
Задним числом Лукас сказал мне, что я должна была отказаться отвечать на вопросы в его отсутствие. Я ломала голову, что такого сказала во время допросов. Как мне хотелось, чтобы я могла проявить себя как рациональная сознательная гражданка, какой всегда была — но, вероятно, уже тогда она перестала существовать.
Мое детство проходило в привилегированном положении, которое многим даже и не снилось. Я была белой женщиной, дочерью богатой и знаменитой мамы. Была хорошей ученицей, получала отличные оценки, меня ждало прекрасное будущее. Никто из тех, с кем я общалась, не знал на собственном опыте, что происходит, если в жизни что-то пошло не так. Я понятия не имела, что это такое — оказаться на обочине общества.
Как и большинство людей, живущих размеренной упорядоченной жизнью, я искренне верила, что общество функционирует как должно. По крайней мере, по большей части. Само собой, иногда допускаются небольшие ошибки, но в целом все идет как надо. Ведомства и органы власти следуют законам и правилам, многочисленные меры поддержки облегчают жизни людей. Шестеренки вращаются мягко и плавно, все делают свою работу и выполняют ее основательно: полицейские, прокуроры и адвокаты. Никто не обходит законы, не халтурит. Каждый человек, вне зависимости от этнического или социального происхождения, имеет право на честное и справедливое судебное разбирательство.
Рано или поздно истина будет установлена. Настолько я была слепа.
Правоохранительная система — не машина, в ней нет никаких шестеренок, которые вращались бы сами по себе. Ведомства и учреждения состоят из людей, а люди неидеальны. Мы совершаем ошибки, допускаем небрежность, у нас нет сил, а иногда нам наплевать, у нас не хватает времени, мы мыслим стереотипами, мы верим и надеемся без всяких на то оснований, и все решения, которые мы принимаем, имеют последствия для других. Иногда чудовищные последствия. И правоохранительная система не является исключением, как бы нам этого ни хотелось.
Для того, кто совершил ошибку, жизнь продолжается как прежде. Для того, на кого свалились ее последствия, вся жизнь превращается в черепки.
Когда преступник мужчина, ужаснее всего то, что человек убит, но когда убийца женщина, самое ужасное, скорее, то, что она убила. Интерес к женщинам, совершившим убийство, неописуем. Когда внешне самые обычные из них внезапно совершают необъяснимые насильственные преступления, все ищут разгадку. На этот раз всеобщее любопытство вызвала я, меня описывали как психически неуравновешенную из-за количества нанесенных ударов, меня считали хладнокровным монстром. Впрочем, прошло немало времени, прежде чем СМИ раскопали, кого же взяли под стражу за убийство в Фэрингсё и кто жертва.