Возмездие
Шрифт:
— Но я живу не здесь, — отвечаю я.
— Теперь ты живешь здесь. Отдыхай, пока выходные. В понедельник снова на работу.
Он оставляет меня и идет обратно к будке, издевательски насвистывая «Когда заходит солнце». Я смотрю ему в спину и надеюсь, что он чувствует, как я его ненавижу, но вслух не произношу ни слона.
Существует несколько разновидностей тюремщиков, и довольно скоро становится понятно, к какому типу они относятся. Чаще всего попадаются такие, которые считают, что их главная задача — обеспечить безопасность. Они здесь не для того, чтобы нянчиться с нами, заключенными, и резко отличаются от тех, кто пришел в систему исполнения наказаний, чтобы заниматъся
Любой из нас, просидевший здесь какое-то время, мог бы рассказать им, что все их терапевтические устремления обречены. Условия жизни в учреждении таковы, что заключенные неуклонно меняются в худшую сторону, это совершенно неизбежно. Мы вынуждены зачерстветь, научиться ставить свои интересы выше интересов других. Либо ты манипулируешь сам, либо манипулируют тобой.
Замкнутая среда влияет и на охранников, хотят они того или нет. Поэтому многие Идеалисты уходят отсюда и ищут работу в другом месте. Или же они доходят до точки, сдаются и признают, что безопасность все же прежде всего. Тина — яркий тому пример. Каким бы симпатичным ни казался охранник, все равно всегда следует помнить, что есть «мы», а есть «они». И «они» против «нас».
Ну и конечно же есть такие, которым невозможно угодить. Которые переходят все границы, предлагают преимущества в обмен на сексуальные услуги. Они наслаждаются своей властью и не упускают случая показать, кто тут решает. Но если держаться спокойно, делать то, что говорят, не подлизываться и не ссориться, то есть шанс выжить.
Я вхожу в камеру, которая выглядит точно так же, как моя прежняя — с той разницей, что отсюда видно озеро. За зарешеченным окном склон спускается к сияющей на солнце воде, а по другую сторону простирается еловый лес, отражающийся в глади озера. Даже высокий забор не может испортить этой красоты.
На кровати лежит черный мусорный мешок, рядом сложены простыни, одеяло и подушка. Заглянув в мешок, я вижу, что там все мое имущество из предыдущей камеры.
— Добро пожаловать в корпус «С», — произносит голос у меня за спиной. Обернувшись, я вижу в дверях Адриану. Она улыбается своей загадочной улыбкой, когда я спрашиваю, как ей удалось добиться перевода меня в другой корпус, и утверждает, что просто ласково попросила. Но я не очень-то в это верю. Подозреваю, что Адриана использовала свои связи в руководстве тюрьмы.
— Лучше, чем раньше? — спрашивает она, указывая в окно.
— Гораздо лучше, — говорю я. — Спасибо.
Пока я застилаю постель, спрашиваю, слышала ли она про ползучее растение, которое срубили позади корпуса «D».
— Да, — отвечает она. — И что ты устроила по этому поводу маленькое восстание.
Ползучее растение под моим окном разрослось еще в первый год. Поначалу это был тоненький стебелек, цеплявшийся за бетон, но к тому моменту, как его срубили, он добрался до верхушки стены высотой в несколько метров. Мне нравилось смотреть на него, думать о том, что все живое инстинктивно стремится к свободе.
Однажды вечером, когда мы вернулись с ужина, снаружи раздалось завывание. За окном комнаты дневного пребывания стоял мужчина, пытавшийся перепилить ствол бензопилой, а второй отрывал от стены побеги. Я начала лупить по стеклу ладонью и кричать им, спрашивая, что они такое делают. Само собой, они меня не слышали, но, когда остальные собрались вокруг меня и начали стучать по стеклам, рабочие остановились и уставились на нас. И тут все пошло вразнос. Некоторые женщины кричали мужчинам, делая отчетливые сексуальные
Кристоффер — охранник, который много месяцев спустя отвел меня на склад, где на меня напала Анна, заорал, чтобы мы прекратили, но его голос потонул в общем шуме, и тут на помощь прибежали еще несколько охранников. До запирания дверей оставалось более двух часов, но нас всех вывели по одной и раз-вели по камерам. Прежде чем закрыть мою дверь и повернуть в ней ключ, Тина спросила, зачем все это было нужно — из-за какого-то дурацкого растения.
Возможно, она была права, но оно зеленело и расцветало по весне, окрашивалось в ярко-красный цвет осенью. Вместо меня оно смотрело на поля и лес, привнося красоту в серый однообразный мир. Оно напоминало о винограде на веранде моей дачи. Но прежде всего — я восприняла его вырубку как символическое действие. Малейшее проявление радости жизни и стремления к свободе тут же следует задавить и убить. Весь вечер я смотрела на каменную стену, суровую и грозную, возвышающуюся за окном. Под ней валялись остатки горделивого растения.
— Понятия не имею, почему остальные так завелись, — говорю я Адриане. — Я только хотела узнать, почему его так необходимо убрать.
— И какой же ты получила ответ? — спрашивает она. — Из соображений безопасности конечно же?
Я киваю. Спрашиваю, как она себя чувствует, и она отвечает, что гораздо лучше. Благодаря новым таблеткам боли не такие интенсивные.
— Я рада, что ты здесь, — произносит Адриана. — От тебя у меня улучшается настроение.
Позднее вечером я сижу за письменным столом, глядя, как солнце садится за верхушками деревьев по другую сторону озера. Никогда бы не подумала, что из всех женщин в этом учреждении я подружусь именно с Адрианой. Если бы я встретилась с ней или просто услышала, что о ней говорят, меня бы это шокировало. Правильная Линда Андерссон предпочла бы никогда не приближаться к таким людям. Людям, совершившим тяжкие преступления. Но теперь Солнечная девочка сама превратилась в монстра, так что такая компания как раз по ней. Не знаю, что это говорит обо мне сейчас, но это многое говорит о том, какой я была раньше.
Вернувшись из лазарета, я сразу замечаю, что атмосфера переменилась. Охранники все время пристально наблюдают за мной, а другие женщины все выходные держатся на расстоянии. В коридоре, в комнате дневного пребывания, в столовой. И это явно связано не только со шрамами и бритой головой. Как и Адриана, они наверняка слышали, что это я вела себя агрессивно и что Анна напала на меня из самообороны, и теперь делали все, чтобы не попадаться мне на пути. Меня это мало волнует, и все спокойно, пока не настает время прогулки. Прогулочный двор общий с корпусом «С», нас выходит туда человек восемьдесят. Тут и там стоят скамейки, некоторые из них с крышей, в одной стороне повешена волейбольная сетка, в другой стоят футбольные ворота, а вдоль забора ведет протоптанная тропинка.
Я сижу на скамейке, а передо мной чуть наискосок стоят три женщины. Они смеются и шутливо толкают друг друга, пока одна из них не падает спиной назад, прямо на меня.
— Спокойно, — говорю я и поднимаюсь.
Лицо женщины сразу же меняется, когда она видит, что это я. Вытянув вперед руки, она несколько раз просит прощения, однако продолжает стоять слишком близко и делает вид, что не пялится на меня, но ей это плохо удается. Я начинаю злиться и отталкиваю ее. Хотя я не прилагаю никакой силы, женщина теряет равновесие и падает на землю. Само собой, она сделала это нарочно — я только вздыхаю из-за ее попыток разыграть из себя жертву. Слышны быстрые шаги, секунду спустя Тина хватает меня и прижимает к забору.