Возьми мою душу
Шрифт:
— Стало быть, вы признаете, что были близки с Бирной в тот день?
Бергюр ссутулился, привалившись к краю раковины.
— Да, — глухо сказал он. — С ее полного согласия и задолго до убийства. Мы встречались днем, а убили ее вечером.
Тора немного подумала.
— Кто, по-вашему, мог убить Бирну? — спросила она. — Должно быть, вы размышляли над этим.
— Йонас! — рявкнул Бергюр. — Кто же еще?
— Он уверяет полицию в своей невиновности. Так же как и вы, — пожала плечами Тора. — И зачем ему ее убивать? Она работала над проектом,
— Между ними не было любви, — зло сказал Бергюр. — Они встречались, но и только. — Он умолк, чтобы перевести дух и успокоиться. — Йонас остро переживал разрыв и врет, утверждая, будто это не так.
— Откуда вы знаете? — удивилась Тора.
— Бирна мне рассказывала, — бесхитростно ответил Бергюр. — Он постоянно ее преследовал. Вот почему она перестала работать в своем номере. Он постоянно к ней совался, проходу не давал.
Тора вся превратилась в слух.
— И где же она работала? Может, неподалеку?
Бергюр мгновенно догадался, чем вызван ее интерес.
Он снова умолк и, лишь вдоволь насладившись нетерпением Торы, ответил:
— Она организовала себе нечто вроде студии на ферме «Креппа», которая принадлежит отелю, но в данное время пустует. Вот Бирна там и обосновалась.
— Я знаю эту ферму, — заметила Тора. — И даже успела побывать там, но не увидела следов кабинета, — озадаченно прибавила она. — Вы не знаете, в какой именно комнате она работала?
— В одной из верхних, насколько мне известно, — ответил Бергюр, не вдаваясь в детали.
— Понятно. — Тора решила при первой же возможности еще раз побывать на ферме. «Там наверняка остались какие-то вещи. Кто знает — возможно, они и прольют свет на ее смерть. Хотя, конечно, вряд ли», — без особого оптимизма подумала она. — Скажите, вам знакома, пусть в общих чертах, история «Креппы» и «Киркьюстетт»?
— Нет, — покачал головой Бергюр. — Я живу здесь относительно недавно. Приехал с Западных фьордов, когда мне исполнилось двадцать.
— И никогда не слышали о пожаре в «Киркьюстетт»? — спросила Тора со слабой надеждой.
— Никогда, — подтвердил Бергюр. — Мне кажется, фермы сохранили свой первоначальный вид. Может быть, они когда-то и горели, но давно, и их сразу же отремонтировали. Нет, вряд ли горели. Бирна всегда восхищалась ими, изучала историю, но никогда не говорила о пожарах.
— Вот как? Она рассказывала вам их историю? — обрадовалась Тора. — А не упоминала в связи с ними нацистов?
Бергюр удивленно вскинул брови.
— Да, упоминала. Не говорила о них прямо, просто расспрашивала меня о местных наци. Но что я мог о них знать? Ничего. Когда же я поинтересовался, зачем ей это, она сразу умолкла. Странно, что и вы упомянули о нацистах. Я о них уже и думать забыл.
— Вам ничего не говорит имя Кристин? — спросила Тора.
— Покажите мне хотя бы одного
— Хорошо. Если не возражаете, мне бы хотелось расспросить вас об Эйрикюре, чтеце ауры. — Не дожидаясь ответа, Тора продолжила: — Вы были с ним знакомы?
— Нет. Хотя видел его и знал, кем он работает. Но ничего больше. Мы даже ни разу не разговаривали.
— Скажите, как вы его обнаружили, и, если возможно, припомните какие-нибудь особенности.
— А вы сами не хотите посмотреть? Пойдемте, — предложил он.
Тора и Мэтью поднялись и последовали за Бергюром в глубь конюшни. Привыкшая к резкому запаху Тора уверенно двигалась вперед, Мэтью же скривился, едва они вышли из комнаты. Они остановились возле стойла, имевшего более высокое ограждение, чем остальные.
— Вот здесь он лежал, — угрюмо произнес Бергюр. — В стойле находился жеребец, он и забил Эйрикюра. По крайней мере так мне представляется картина его гибели. — Он открыл дверцу. — Можете посмотреть, жеребца сейчас нет.
Тора заглянула внутрь, но не увидела ничего для себя интересного — стены и пол были чисто вымыты.
— Полиция, наверное, самым тщательным образом все здесь исследовала? — поинтересовалась она.
— Разумеется. Всю ночь работали, — подтвердил Бергюр. — Зрелище было не из приятных.
— Представляю, — кивнула Тора. — Чем вы здесь занимаетесь?
— Кормлю лошадей, — коротко сказал он и прибавил: — К сожалению.
— Почему «к сожалению»? — удивилась Тора.
— Век бы не видеть такого кошмара, — честно признался Бергюр. — Разложившаяся лиса, булавки и лужи крови. Но главное — затоптанное тело несчастного.
— Лиса? — переспросила Тора. — В стойле лежала лиса?
— Да. Она была привязана к груди бедняги. Я сначала подумал, что это парик, потом пригляделся и понял. От неожиданности я просто остолбенел. Сколько тут простоял — не помню, а потом выбежал. — Он закрыл дверцу.
— Зачем кому-то понадобилась привязывать к груди Эйрикюра лису? — задумчиво произнесла Тора. — Вы не знаете — может быть, лиса в здешних местах считается каким-то символом?
— Ни разу об этом не слышал, — пожал плечами Бергюр. — Понятия не имею, зачем ее привязали и как она вписывается в убийство. Придает дополнительное отвращение сцене? — предположил он. — Воняла она страшно. Ее явно убили задолго до того, как привязали к Эйрикюру.
Тора недоуменно покачала головой. Вся ее логика оказалась бессильной. Наличие лисы на месте преступления объяснить она не могла.
— Вы говорили про булавки, — напомнила она Бергюру. «Еще эти чертовы булавки. Мог он сам себя исколоть? Зачем? Торольфур намекал, правда, на акупунктуру, на каких-то сектантов, которые сами втыкают в себя булавки. Хоть какое-то объяснение», — размышляла она.
Бергюру явно не хотелось ворошить ужасные воспоминания. Он тяжело сглотнул и глухо ответил: