Возьми удар на себя
Шрифт:
— Сам посмотри! — Турецкий сунул в руки Грязнова страницу и ткнул пальцем. — Вот здесь… Сразу-то что, не могли сказать?!
Он сердито схватил трубку городского телефона и, быстренько пролистав свою записную книжку, набрал нужный номер.
— Анне Васильевне звонишь? — догадался Грязнов. — Только не ори на нее, Сань, ссориться с завлабом — последнее дело!
Померанцев, все это время молча переводивший взгляд с Турецкого на Грязнова и обратно, улучил наконец момент и, заглянув в экспертное заключение через плечо Вячеслава Ивановича, углубился в чтение.
Ему пришлось
— …Как это вовремя?! — Турецкий все-таки разбушевался. — Я ж вам, Анна Васильевна, сам лично звонил, просил! А вы что сказали?
Трубка разразилась целой дробью быстро произносимых визгливым женским голосом слов, вынудив Турецкого замолчать. Выслушивать возмущенную даму ему пришлось не менее трех минут, прежде чем удалось завершить бесполезный разговор. Правда, последнее слово Саша все-таки умудрился оставить за собой, сообщив своей собеседнице, что из-за медлительности биохимиков они искали «иголку в стоге сена» почти две недели. После чего бросил трубку на аппарат и мрачно посмотрел на неодобрительно поджавшего губы Славу:
— Уверяет, что анализы, которые привели их к указанному выводу, сделать быстрее было нельзя! Как думаешь, врет?
— Вряд ли, — покачал головой Вячеслав Иванович. — Там же, насколько я знаю, всяких разных реакций ждут, некоторых по неделе… Ты бы, Сань, все-таки умерил свой темперамент, что ли! И как только тебя Иришка терпит с твоим характером?
— Александр Борисович, — робко вмешался Померанцев, успевший обдумать прочитанное, — я правильно понял, что наш отравитель, прежде чем использовать этот яд, каким-то химическим способом выделил его из среды реактивов?
— Парочка способов там, ниже, тоже описана, — мрачно буркнул его шеф.
— Иными словами, искать нужно не просто фотографа, а фотографа со специальным образованием. Химика! И не шерстить всех подряд, а искать этого типа в ближайшем окружении наших «гостей». А обычный фотограф не может, значит, дотумкать, как это делается?
— Завлаб утверждает, что нет, для этого необходима хотя бы самая примитивная химлаборатория.
— Что ж, нашим легче! — подвел итог Вячеслав Иванович. — И анисимовским операм — тоже. Будешь туда звонить?
— Буду. Только не операм, а Михаилу, когда с совещания своего вернется.
— Кстати, ты меня перебил, — вспомнил Слава, — а я ведь дело хотел сказать! Эта Голдина… Насколько знаю, во всех галереях тоже фотохудожники имеются…
— Точно! — оживился Валерий. — Как это у меня из головы-то вылетело? И насчет наших фигурантов-авторов… Они ж наверняка свои драгоценные картинки на пленке запечатлевают, а?
— Наверняка, Валера, наверняка… — Саша впервые за все это утро, стремительно двигавшееся к полудню, улыбнулся. — Давайте, вместе с Галей и займитесь. Особое внимание — дружку этой пропавшей
Турецкий глянул на часы, потом, вопросительно, на Грязнова:
— Как думаешь, проснулась уже наша Людмила Иосифовна?
— Побойся бога, Саня, — мотнул головой Вячеслав Иванович, — скоро полдень уже… Кто ж в такое время спит?
— Плохо же ты знаешь привычки нашей богемы, — фыркнул Турецкий. — Вот сейчас и выясним, относится к ней Голдина или нет.
И, подмигнув Померанцеву, он потянулся к телефону.
Спецшколу, в которой училась Катя Пояркова, а до нее наверняка и ее старший брат, Володя Яковлев нашел довольно быстро — минутах в пяти ходьбы от дома-башни. Несмотря на то что зимние каникулы были в самом разгаре, возле входа в солидное четырехэтажное здание стоял здоровенный детина в камуфляже — охранник. «И как только он тут не окоченел, на таком морозе?» — Володя с сочувствием поглядел на парня, который, не снимая толстых шерстяных перчаток, протянул руку к его удостоверению.
— Извини, браток, в руки не положено, — улыбнулся Яковлев, подивившись неопытности охраны. — Замерз здесь небось?
— Да нет, ничего… Мы с напарником, который внутри, каждые пятнадцать минут меняемся, дольше-то и правда не выдержишь… А вы, собственно говоря, по какому делу к нам и кто нужен-то?
— Дело у меня пустяковое, — заверил его Володя. — Снимок одной из ваших прошлогодних выпускниц нужен… А к кому, ты уж сам реши…
— Ну, это к завучу, пожалуй…
Парень собственноручно открыл двери школы, откуда немедленно вырвался целый клуб пара.
— Костя, проводи товарища к Инне Георгиевне, это из Москвы…
В отличие от своего напарника, Костя оказался хлипким парнишкой, которого даже камуфляжная форма не делала солиднее.
— Что, и правда из Москвы?
— Правда-правда, и времени у меня, парень, в обрез, — пресек Яковлев дальнейшие расспросы. — Где тут ваша Инна Георгиевна?
Костя слегка покраснел и, уже молча кивнув Владимиру, прытко двинулся влево по просторному, уставленному растениями в кадках коридору. По одну сторону коридора, как и в большинстве школ, располагались окна, забранные массивными решетками, по другою — двери, между которыми были развешаны доски с объявлениями, стенгазета, какие-то стенды со снимками. Возле одного из них, сообщавшего, что здесь запечатлены лучшие выпускники-медалисты, Володя задержался.
Катю он узнал сразу, хотя девочка на фотографии здорово отличалась от той вялой, опустошенной какой-то девушки, совсем недавно коротко, «да — нет», отвечавшей на Володины вопросы. Оно и понятно: здесь ее снимали, видимо, еще до того, как на семью обрушился арест отца. У Кати оказалась очень привлекательная, милая улыбка, а сияющие глаза невольно притягивали к себе взгляд. И вновь она напомнила Яковлеву какую-то артистку. Или не артистку?
Он задумчиво уставился на снимок, но в этот момент его окликнул охранник, и Владимир поспешил нагнать уже успевшего побывать в кабинете завуча и предупредить ее о неожиданном визите Костю.