Возмущение праха
Шрифт:
— Вот, вот. Когда речь о таких коблах, заранее ничего не скажешь. А сейчас появились такие волчицы, что Боже упаси. На этом можно круто наколоться. Просёк?
— Не волнуйся, гражданин начальник, запомнил. Держу в уме.
Да уж, конечно… хрен ты запомнил… дай только Бог, чтобы вовремя вспомнил.
— Ладно, пошли, — я слез на пол с трубы отопительной системы, на которой мы сидели, — пошли, не копайся. Ее фейс нужен в темпе.
— Одну секунду, шеф. — Он еще несколько раз щелкнул затвором.
— Что ты еще там высмотрел? — спросил я уже на улице.
— Тормознул «Жигуленок». Вылезли два мужика,
Как только у меня в руках оказалась еще мокрая фотография Кобылы — с подачи Джефа мы ее так и окрестили, — я дернул на Садовую, к шелестящей старушке. Уж под этот портрет ей придется прошелестеть что-нибудь внятное.
Джеф отправился снова на Боровую, с заданием сесть на хвост Кобыле, в контакт не вступать и вести ее, пока где-нибудь не осядет. При первой возможности позвонить мне на службу.
Я шел к старушке с твердой решимостью дожать ее до конца. Как только она провалилась в глубину своего кресла, я сунул ей под нос фотографию Кобылы:
— Вам знакомо это лицо?
— Да, знакомо. Но я не знаю, кто это такая. — Она брезгливо отстранила фотографию.
— Где вы ее видели?
— Здесь.
— Когда?
— Дней семь или восемь назад, точнее не помню.
— И она больше не появлялась?
— Нет, но потом еще звонила по телефону. У нее противный хриплый голос.
— Вы ее, похоже, не любите. Почему?
— А вот это уже мое личное дело.
— Скажите, Анна Сергеевна, вы действительно хотите, чтобы ваша сестра нашлась?
— Вы меня оскорбляете. Конечно хочу.
— В таком случае вы должны отвечать на все мои вопросы, даже о том, что вам кажется вашим личным делом.
— Хорошо.
— Так за что же вы ее не любите?
— Это было так отвратительно, что меня до сих пор трясет. Она позвонила Полине, и та согласилась ее принять. Они познакомились на научном симпозиуме, эта гадкая женщина, видите ли, аспирантка. Полина сама открыла ей дверь и впустила к себе. Сначала у них было тихо, а потом стали слышны возгласы, и достаточно громко. Полина никогда не повышала голоса, у нас в семье это не принято. Мне даже показалось, что она зовет на помощь. Когда я вошла, Полина сидела на диване, ее юбка была разорвана, и она громко и очень неестественно смеялась. А эта паршивка рядом стояла на коленях и пыталась стянуть с Полины трусики. Увидев меня, она вскочила, произнесла вслух жуткое бранное слово и выбежала. По пути она грубо меня оттолкнула и наружной дверью хлопнула так, что все затряслось. Я долго не могла успокоиться, а Полина говорила, что на нее сердиться не надо, у нее, видите ли, специальный такой набор хромосом. А я думаю, она просто развратная мерзавка, мало ли у кого какие хромосомы.
— Совершенно с вами согласен. Тем, кто дает волю своим хромосомам, место за решеткой. Скажите, ваша сестра в телефонных разговорах не называла ее по имени?
— Что вы, я не слушаю чужих разговоров. У нас в доме это не принято.
— Спасибо, Анна Сергеевна, вы сообщили мне ценные сведения. До свиданья.
— Но скажите хоть что-нибудь о Полине.
Что я ей мог сказать?
— Пока нет известий о плохом — нужно надеяться на хорошее. А сейчас я должен идти.
С четырех часов я торчал в офисе: нужно было сдать готовое дело. Впрочем, я готов был бросить его в любую секунду, чтобы по звонку Джефа выехать и попытаться вступить в контакт с Кобылой. Но звонка все не было.
В семь я покончил с отчетом и пошел к дежурному. Он включил видак и поставил боевичок, где сыщик в пять минут вычислял на компьютере главарей банды и расправлялся с ними с вертолета. Боевик кончился, а Джеф не звонил.
К десяти стало ясно: парень накололся, и я начал названивать подряд во все отделения милиции в том районе.
Джефа нашли на Расстанной, в подворотне нежилого дома. Ему повезло в том смысле, что его почти сразу заметили из патрульной машины и вызвали «скорую». Он пролежал там не более получаса. У него в кармане нашли нашу ксиву, и потому обошлись с ним заботливей, чем обычно в подобных случаях. Он попал в Институт травматологии, и, несмотря на позднее время, мне удалось получить справку о его состоянии. Перелом ключицы, смещение шейных позвонков, трещина в затылочной кости. Предположительно получил два удара: по шее и по затылку. Но утверждать это определенно они не берутся, пусть решают судебные медики.
Такого поворота событий я ожидать не мог, ибо он был достаточно абсурдным. Если это вылепила сама Кобыла, она без всякой выгоды потенциально наматывала себе срок, если же кто-то, кто ее пас, — он ставил под удар своих хозяев. Так и так выходила чепуха. Третий вариант — вмешательство посторонних, случайных лиц — я пока исключал.
О случае с Джефом пришлось доложить Барельефу.
— Я же тебе советовал, — мрачно процедил он. — А теперь что делать? В уголовку вот так, как есть, не сдашь, они таких полуфабрикатов не любят. Придется тебе это дело маленько подработать, тогда посмотрим.
Барельеф любил клебздонить и без причины, а сейчас он получался кругом прав и не мог скрыть самодовольства по этому поводу:
— Ладно, дело житейское. Главное, не переусердствуй. Ты же сам говоришь: первая заповедь сыщика — не искать приключений.
Да я их искать и не собирался. Но работа есть работа, и выходить на Кобылу нужно. Вооружаться всерьез я не стал, но пушку все-таки прихватил, и еще карманный фонарь, учитывая тягу мадам к темным подворотням. Из трех имевшихся в наличии машин я выбрал старенький «Москвич» с крепким пареньком за рулем, и мы отчалили.
Помня, что у них есть служба наружной охраны, я применил старый, но не ржавеющий приемчик. В двух кварталах от их заведения я присмотрел пустой пятачок на месте снесенного дома. Там валялись коробки и ящики, брошенные уличными торговцами, и на них местные ханыги распивали спиртное. Мы припарковались, напялили оранжевые жилеты, затем я установил треногу, привинтил к ней нивелир и настроил его на ту самую дверь, из которой должна была появиться Кобыла. А мой помощник, разложив двухметровую геодезическую рейку, лениво и неохотно, как всамделишный рабочий, перетаскивал ее и устанавливал в различных точках местности, я же, заглянув в окуляр, делал запись в блокноте. Как только в интересующей меня зоне возникал движущийся объект, я поворачивал трубу нивелира и мог наблюдать с тридцатикратным увеличением выражение лица идущей персоны. Даже если за нами наблюдали в бинокль, никто не смог бы заметить халтуры, кроме, конечно, профессионала-геодезиста.