Возмущение праха
Шрифт:
Я отправился прямо туда, по горячему следу, а Джефу вязаться за мной запретил, чтобы в случае чего его физиономия осталась про запас, незасвеченной.
Дверь открыл молодой человек и выжидательно отступил на шаг. Хорошую подготовку не спрячешь, она всегда видна: глаза как бы сонные, но отслеживают меня полностью, руки, ноги и корпус по-хорошему так расслаблены, — в общем, раз на входе профессионал, значит, контора серьезная. Я, понятно, в ответ прикинулся фраером.
— От Эдуарда Семеновича, — бросил я небрежно и попробовал пройти
— Разве это не «Химвест»? — обернулся я к нему.
В коридоре на заднем плане возник какой-то тип в белом халате, а слева, за стеклянной перегородкой, раздвинулась белая занавеска, и в щели появился внимательный глаз.
— Вали, вали отсюда, — произнес охранник меланхолично и выставил меня наружу пинком в задницу.
Это было уже лишнее, и я мысленно записал на него штрафное очко, на случай если придется встретиться еще раз.
Я декоративно обматерил закрытую дверь и еще в двух домах шумно осведомился насчет фирмы «Химвест» — и не напрасно, потому что рядом, выйдя из подворотни, парень в сером пиджаке усердно разглядывал небо. И где их, таких недоносков, учат… Но контора, выходит, и впрямь серьезная.
Он пас меня еще с четверть часа, пока я не зарулил в удачно подвернувшийся коньячный разлив.
Пристроившись со стаканом коньяка у окна, я наблюдал, как мой преследователь, перестав изображать рассеянного прохожего, деловито пошел обратно. Значит, просто наружная охрана… Однако что же у них там такое…
Для меня настала пора задуматься. Стоит ли играть в эту игру? В эту безусловно опасную игру… Ведь и Барельеф советовал, и все наши сыщики отказались. Ничего такого «дохлого» в этом деле не просматривалось ни тогда, ни сейчас… но никто не захотел связываться. Мне в свое время столько долдонили о коллективном разуме, что я в него никогда не верил. А вот сейчас выходило, что существует коллективное чутье.
По пути домой я убеждал себя спустить это дело на тормозах, но непонятное упрямство не позволяло принять жесткое решение. Хуже нет, когда в собственной голове тебе кто-то или что-то возражает…
И к тому же в памяти навязчиво возникали события годовой давности — психушка, Чудик, Философ, как если бы они имели отношение к нынешнему расследованию… Это, пожалуй, и сыграло решающую роль. Если мне в каждом деле будет мерещиться связь с теми событиями, значит, пора на пенсию… или еще куда… только не в сыщики. Это уже профессиональная непригодность, трус в карты не играет. Я решил продолжать.
Что же, раз контора серьезная, надо и нам по-серьезному. Ранним утром я и Джеф заняли позицию на чердаке трехэтажного дома, откуда хорошо простреливалась та самая дверь с кнопочкой. Я прихватил с собой полевой бинокль, а Джеф орудовал дальнобойной камерой. Он торчал на этой технике и работал без осечек.
Мальчишка пока не понимал, во что мы ввязались, да и вообще настоящей работы не нюхал. Для начала он попробовал осмотреть окрестный пейзаж, высунувшись с биноклем из слухового окна. Я еле успел отодвинуть его в сторону:
— Хорошим оперативником может стать каждый мудак. Трудно стать старым оперативником.
До семи утра к объекту наблюдения никто не приближался. Первой была немолодая, уныло одетая женщина. Ей долго не открывали, и она терпеливо ждала, опустив лицо вниз, так что Джефу едва удалось ее сфотографировать.
— Это будет гвоздь фотоконкурса «мисс уборщица», — весело откомментировал он, заметив мою усмешку.
Проведя на объекте сорок минут, «мисс уборщица» удалилась.
В восемь появился молодой человек с упругой кошачьей походкой, он, казалось, получал удовольствие от каждого своего движения.
— Отличный организм, — оценил его Джеф.
— Ты бы с ним справился?
— С моим-то красным поясом? Он бы меня сделал. — Джеф щелкнул затвором.
— Сейчас выйдет мой друг. Я хочу хорошую фотку.
Мой знакомец, выйдя на улицу, для начала, как положено, огляделся по сторонам, наилучшим образом подставив лицо солнцу и нашим объективам. Последовало два смачных щелчка затвора.
— Отличная будет фотка, хоть в рамке на стену вешай, — обнадежил меня Джеф.
Далее почти час никого не было. Оживление началось без десяти девять. За пятнадцать минут прошло семь человек: пожилой, источающий важность розовощекий мужчина, несмотря на жаркую погоду — в пиджаке и при галстуке; бесцветная женщина неопределенного возраста, с поджатыми губами и некоторой надменностью в лице; молодой бородатый парень, нечесаный, в сильно потертых джинсах; и, наконец, четыре девчонки, две вместе и две порознь, причем последняя, в пять минут десятого, не шла, а трусила рысцой.
— Шеф, я торчу, — радостно хихикнул Джеф, — там у них трудовая дисциплина! — Передав мне тяжелую камеру, он разминал затекшие руки.
После десяти стали приходить те, кого, очевидно, не касалась трудовая дисциплина. Мужчина средних лет, женщина, молодой человек в очках и молодой человек без очков — никто из них не спешил, все имели вальяжный вид, у мужчины в руке был старомодный портфель, а у молодого человека в очках — несколько книг под мышкой.
— Похожи на научных работников. Высоколобые, — недружелюбно процедил Джеф. — Что же они там делают? Наркоту синтезируют?
Ровно в одиннадцать явилась та, ради которой мы нюхали кошачье дерьмо на этом чердаке, — рослая блондинка лет тридцати, загорелая, мускулистая, в джинсах и белой майке, сквозь которую отчетливо виднелись крупные темные соски.
— Ну и кобыла! — восторженно заржал Джеф, снимая кадр за кадром и еле успевая заводить затвор.
Как мы выяснили позднее, ему удалось сделать шесть снимков.
— А с этой ты бы справился? — поинтересовался я.
— Хер ее знает… наверное. — Мой вопрос он явно всерьез не воспринял.