Возмутитель спокойствия

Брэнд Макс

Я встряхнул его. Он продолжал упрямо мотать головой и твердить свое «нет», обращаясь даже и не ко мне, а словно пытаясь убедить что-то в самом себе. Да, он говорил «нет» испепеляющей жаре и жажде, от которой можно было запросто сойти с ума.

— Ты знаешь, в каком я положении, — повторил шериф срывающимся голосом. — Я бы с радостью отступился. Но я принимал присягу, когда вступал в эту должность. Ты должен понять меня, Джо. Я поклялся, что буду служить людям верой и правдой и приложу все силы к тому, чтобы добросовестно и наилучшим образом исполнять возложенные на меня обязанности. А что это значит? А то, что я

должен исполнять их любой ценой, даже ценой собственной жизни, если потребуется. Вот что это значит. Так что иди и пей. Напейся до отвала. Уходи и забудь про меня. Я должен выполнять свою работу.

Нет, это не было безумием. Это было настоящим величием. Этот грузный, упрямый шериф был просто неподражаем. И это застало меня врасплох.

И пока я стоял, ошалело уставившись на него, разинув рот от удивления и даже позабыв о мучившей меня жажде, Так Мерфи развернулся и решительно зашагал прочь, из последних сил стараясь уйти как можно дальше от манящего соблазна!

Глава 9

Что ж, я не был шерифом, и никогда не принимал присяги. Но в тот момент мне вдруг ужасно захотелось прочитать одну из тех клятв, что дают государственные мужи перед тем, как вступить в должность. На мой взгляд, подавляющее большинство из них не слишком-то обременяют себя выполнением того, что обещали. По-моему, они относятся к этому слишком легкомысленно. И вот судья или ещё кто-нибудь зачитывает им вслух некий текст, а они лишь возлагают свои пухлые белые руки на книгу и произносят: «Клянусь». Вот и вся недолга.

Но с Тагом Мерфи дело обстояло совсем иначе.

Я представлял, как он стоит, чуть склонив голову к плечу, слушает, кивает головой и сосредоточенно хмурится. Я представлял себе, как он подходит и берет книгу из рук судьи и сам читает вслух, водя по строчкам грубым пальцем с треснувшим и почерневшим ногтем. Он вовсе не был красавцем, этот Таг Мерфи. Но он был поистине замечательным человеком. И мне подумалось о том, что никакие обстоятельства не могут сломить его — даже пустыня, даже жажда.

Однако, клятва, связавшая шерифа по рукам и ногам, не имела ко мне никакого отношения.

Я направился к Чипу, срываясь на бег, то и дело спотыкаясь, чувствуя, как у меня подгибаются колени.

Когда я добрался до него, Чип уже слез с коня и дожидался меня. В руках у него была фляга, завернутая в кусок холстины, и очевидно, воды у него было так много, что он мог позволить себе смачивать ею ткань, чтобы таким образом сохранить воду холодной.

Флягу эту он протянул мне, и я вцепился в нее.

Но осушать её одним махом не стал. Нет, я сел на песок, а Чип опустился на колени позади меня, чтобы я смог опереться о него спиной. И все это время он не переставал твердить:

— Джо, старина, ты, наверное, никогда меня не простишь. И Бог покарает меня за то, что я вот так обошелся с тобой. И от Дага Уотерса тоже достанется. Представляю, какую выволочку он мне устроит, когда узнает. Но я не видел другого выхода. Джо, поверь, мне было ужасно жаль тебя. А эту воду я захватил специально для тебя и всю дорогу старался сохранить её холодной. Джо, сможешь ли ты хоть когда-нибудь простить меня?

Я же почти не слышал его. Эти слова долетали до меня откуда-то издалека, и единственным по-настоящему значимым для предметом стала фляга, которую я

судорожно сжимал дрожащими руками, и её жестяное горлышко, постукивающее о мои зубы.

Но пить я не спешил.

Нет-нет! Такая жажда была настоящим богатством, и теперь я намеревался извлечь удовольствие из каждого гроша. Поэтому сначала я лишь слегка смочил водой свои растрескавшиеся, онемевшие губы. Тоненькая струйка воды поползла вниз по подбородку, и капли упали на грудь. Я отнял флягу от губ, так и не сделав ни одного глотка, оставаясь неподвижно сидеть, опираясь спиной о колени Чипа, чувствуя, как вода касается кожи, и тихонько засмеялся, не обращая внимания на боль, думая о том, что моя кожа сумела напиться раньше, чем хотя бы капля воды попала мне в рот.

Да, я смеялся, и тогда Чип обеими руками схватил меня за плечи и запричитал:

— Все хорошо, Джо. Спокойно, напарник. Только не поддавайся этому! Не сдавайся!..

И он тихонько заплакал.

Хочу ещё раз повториться, что воли и выдержки Чипу было не занимать, и все же он расплакался — стиснув зубы, изо всех сил стараясь сдержать рыдания и тихонько всхлипывая — решив, что, я схожу с ума, и что жажда доконала меня окончательно.

Но мой рассудок вовсе не помутился. Нет-нет, я просто задумался над своим положением… и меня откровенно развеселило то, что вода коснулась моего тела прежде, чем попала ко мне в рот.

Затем я снова поднес флягу к губам, и Чип протянул свою загорелую руку, помогая мне придерживать её, и на этот раз я позволил тоненькому ручейку воды заструиться вниз по моему горлу.

Вниз по горлу? Этот глоток омыл изнутри все мое тело, и я чувствовал это. Даже самая крепкая выпивка, пожалуй, не произвела бы на меня такого же эффекта, как эта вода, растекавшаяся по моим сосудам и позволявшая понять, в чем смысл жизни.

Не хочу преувеличивать, но пока я сидел, маленькими глотками потягивая воду из полной фляги, мне казалось, что пустыня преображается на глазах, что повсюду вокруг сквозь пески начинает пробиваться зеленая травка, и деревья уходят корнями в землю, расправляя над нами густые, раскидистые кроны. И, признаюсь, мысли об этом доставляли мне несказанное удовольствие; я представлял, будто земля вокруг напоена водой, и все вокруг цветет и зеленеет.

Может быть, конечно, рассудок мой тогда и в самом деле слегка помутился. Не знаю. Однако точно помню, что прежде, чем я оторвался от фляги, разум мой вполне просветлел, и тогда я несколько оживился, свернул себе сигарету, Чип поднес мне зажженную спичку, и я закурил. Я курил и смеялся, думая о том, что всего каких-нибудь десять минут назад для меня была бы пыткой даже одна только мысль о курении!

Нет, я сидел, блаженно затягиваясь самокруткой, положив свободную руку на колено и удивляясь тому, почему оно так сильно дрожит.

Затем я почувствовал, что кто-то тормошит меня за плечо и при этом что-то говорит.

Прошло совсем немного времени, и до меня постепенно стало доходить, что нужно от меня этому голосу, назойливо твердившему у меня над ухом:

— Так что случилось с беднягой Тагом Мерфи? Что с ним? Он что, рехнулся? Почему он не пришел с тобой? Может быть, мне самому сходить за нем? Ничего, если я ненадолго оставлю тебя и съезжу за ним? А, Джо?

Я не спеша переосмыслил заново суть услышанного. И решительно покачал головой.