Возмутитель спокойствия
Шрифт:
Прошло ещё совсем немного времени, когда мы перестали переговариваться, и, стиснув покрепче зубы, продолжали идти вперед, мысленно желая вору, укравшему у нас лошадей — будь то Чип, индеец или ещё кто-нибудь — угодить в самое пекло.
И вот взошло солнце.
Оно не стало тратить время понапрасну, и немедленно обрушило на наши головы потоки тридцатиградусного зноя, и это было всего лишь начало. Стоило только его огненному оку показаться над дымкой, окутавшей горизонт, как оно в считанные мгновения раскалилось добела и продолжало припекать с утроенной силой. Вы вообразить
Вода в наших флягах закончилась ещё утром. Затем мы устроили короткий привал близ скал, и шериф несколько раз натужно сглотнул, чтобы облегчить сухость в горле и сказал:
— Дойти-то до Студеных Ключей мы дойдем. Но это будет нелегко.
Он оказался прав.
Вообще-то, он оказывался прав практически всегда, но только на этот раз он был прав, как никогда. Мы упрямо брели через пески, а солнце пригревало все сильнее и сильнее. Его лучи пронизывали ткань одежды и обжигали плечи. От солнечных ожогов по краям ушей появлялись волдыри, а кожа на носу начинала облезать. Время от времени я приподнимал свое тяжелое, широкополое сомбреро, чтобы впустить под него хоть немного воздуха и охладить таким образом голову. Но все напрасно. Получалось, что я просто выпускаю пар; движения же воздуха было совершенно не заметно.
И все равно я терпел и шел вперед. Когда приходится часто путешествовать по пустыне, то всегда можно припомнить какой-нибудь похожий случай, думая о том, что и тогда дорога казалась бесконечной, однако потом все закончилось благополучно.
Но самое отвратительное свойство пустынь Невады это то, что зачастую на горизонте виднеются окутанные голубой дымкой горные хребты, навевающие воспоминания о холодной проточной воде, деревьях, под раскидистыми кронами которых царят тень и прохлада, порывах свежего ветерка и тому подобных вещах.
Я грезил о дворцах изо льда. Клянусь, я был готов, не сходя с места, слопать целый такой дворец!
Затем мы взошли на пригорок, и шериф рассмеялся жутким, беззвучным смехом, и сказал, указывая на что-то:
— Это Студеные Ключи. Вон там, где камни блестят на солнце!
Внезапно я ощутил в ногах необычайную легкость, на сердце у меня тоже стало очень легко и радостно. Я резво зашагал дальше, душа моя ликовала, и хотелось петь, но очень болело горло.
Этот отрезок пути мы проделали в довольно быстром темпе, и затем, когда до камней оставалось буквально рукой подать, шериф вдруг начал задыхаться, а затем закричал дурным голосом и побежал.
Я наблюдал за ним, решив, что от жары и жажды у него немного помутился рассудок.
Но затем я заметил нечто такое, что заставило сорваться на бег и меня. Потому что эти камни выглядели уж как-то странно. Все они были как будто перевернуты и лежали, подставив солнцу свои светлые брюшки.
Я бежал так быстро, как только мог, но все равно не мог угнаться за шерифом. Он был довольно грузным, но на этот раз обставил меня в два
И тут мне стало все ясно.
Студеные Ключи были взорваны.
Да, как я уже сказал, вся земля вокруг была усеяна камнями, и теперь, вблизи на многих из них стали заметны следы взрыва и копоти. Но важнее всего было другое — воды в источнике больше не было!
На земле все ещё были заметны очертания краев некогда находившегося здесь озерца. И песок был ещё довольно влажным, чтобы его жевать — если, конечно, вы понимаете, что я имею в виду. Но вода ушла.
Какой-то негодяй забил в источник заряд пороха и взорвал его, перекрывая тем самым путь воде.
Что теперь делать? Конечно, кто-нибудь из старателей, кого судьбе будет угодно занести в эти края, возможно, взорвет на этом самом месте шашку динамита, и тогда вода, скорее всего, снова выйдет на поверхность. Но теперь она ушла.
Да и пороха у нас при себе тоже не было!
Я взглянул на шерифа, а шериф, в свою очередь, уставился на меня. Он усмехнулся, и эта улыбка представляла собой довольно жутковатое зрелище.
— Чип! — сказал он.
— Нет, — возразил я. — Чип никогда не совершил бы такую подлость. Только не Чип! Мы с ним напарники.
Тогда шериф решил изменить тактику и спросил:
— Я ирландец?
— Да, — подтвердил я.
— Я знаю ирландцев? — задал он следующий вопрос.
— Должен бы, — согласился я.
— Я говорил, что ирландская кровь — это гремучая смесь? — продолжал упорствовать он, свирепо вращая глазами.
— Вообще-то, да.
— И что благородство ей чуждо?
— Ага, — утвердительно кивнул я.
— Это дело рук Чипа, — авторитетно заявил шериф. — Ему знакомы лишь два чувства — слепое обожание и ненависть. Обожает он только своего дружка, Уотерса. А на всех остальных ему просто наплевать.
Я с сомнением покачал головой.
— Он ведь ещё совсем ребенок, — робко возразил я. — Он не мог этого сделать. Просто не посмел бы.
— Еще как посмел бы, — махнул рукой шериф. — У него сердце и душа ирландца.
Я слушал шерифа, и мне казалось, что должно существовать какое-то другое объяснение случившемуся, но сознание снова и снова подбрасывало мне всю ту же мысль. Это сделал Чип. У него были все основания для того, чтобы досадить шерифу, а если в это время поблизости оказался я — ну и что, какая разница?
Меня обуял гнев, я скрипел зубами и очень жалел, что не могу добраться до маленького поганца. Я был готов собственноручно свернуть ему шею, чтобы хотя бы одним подлецом в мире стало меньше.
— Это сделал Чип, — уже в который раз произнес шериф. — Чип побывал здесь и устроил этот бардак. И даже не посчитался с тем, что я в свое время мог бы запросто упечь его за решетку, но не сделал этого. Например, в тот раз, когда отправил туда Уотерса. Чип мог запросто оказаться в каталажке вместе с ним, но я пожалел его. И вот так-то он отплатил мне за это.