Вознесение к термагантам (рассказ)
Шрифт:
«Это ваш последний шанс», — сказала она. То есть я уже профукал два шанса в Париже и в Лестершире? Шансы — на что?
— Эй! — завопил я никому и всем. Как вообще играть в игру, где не знаешь ни правил, ни цели? — Черт побери, это нечестно!
— Конечно, нечестно, — согласилась Далет, входя в комнату. Казалось, она восстановила приличную порцию своих сил. — А что честно?
— Но вы же знаете, что все это значит! — крикнул я.
— Я знаю все.
— Так
Она подошла ко мне, и я отвернулся, чтобы не видеть ужасно изуродованную половину лица.
— Вы не смотрите на меня, Вильям? — сказала она тихо. — Разве я не красива?
Она действительно была красива — по крайней мере в основном. Но то, что сделал с ней зверь, изменило ее навеки.
— Не заставляйте меня отвечать.
— Но это важный вопрос. Жизненно важный, можно сказать. — Почему это каждый термагант повторяет то, что говорил другой? И как это вообще возможно? Она поворачивалась, чтобы показать мне левую сторону лица, и я поворачивался вместе с ней. — Вы не считаете, что он заслуживает ответа?
— Молю вас, перестаньте!
— Вы должны ответить, Вильям. В сердце своем вы знаете, что должны.
Она была права.
— Вы были красивой, раньше, — выпалил я. — Но больше нет.
Она кружила вокруг меня, как гиена, учуявшая падаль.
— Теперь я вам не интересна.
— Я этого не говорил.
Она долавливала меня, как термагант, знающий, что работа его почти уже сделана.
— Теперь вы не станете меня защищать.
— Не надо говорить от моего имени! — завопил я.
Она широко развела руки.
— Время выходить на решительную битву, Вильям.
— Как мне драться, если я даже не знаю, за что дерусь?
— О нет, знаете. — Она наклонилась ко мне и прошептала: — За душу, Вильям. За свою душу.
— Значит, я был прав. Я — мертв!
— Нет. Смерть легка. Это — нет. — Теперь она была справа от меня, и я даже не старался отвернуться. Я видел обе ее стороны — красивую и страшно изуродованную. И что-то стало складываться у меня в голове. Что-то страшно и глубоко знакомое. — Ты знаешь этого зверя, Вильям. Ты его очень, очень хорошо знаешь. И я уже сказала: здесь твой последний рубеж.
— Но ты сказала, что его нельзя победить!
— Нет. — Она посмотрела на меня пронизывающим взором. — Я сказала, что его нельзя убить.
— Постой, что ты говоришь? — И тут что-то знакомое — эмоции или, может, определенная динамика — включило воспоминание, которое я давно подавил. Я обманулся: много лет назад я сказал одному человеку о бездонной яме внутри меня, потому что тогда во мне клубилась подростковая взрывная гормональная ярость, и держать это в себе было невыносимо.
— Ты... они... — И тут я понял, понял все. Она увидела это по моему лицу и улыбнулась. Красивой улыбкой, великолепной улыбкой, улыбкой на века. — Ты, и Вав, и Гимел — это все одно, да?
Она кивнула:
— Просто разные ипостаси.
Я только стоял, таращась, не в силах двинуться.
— Тогда пойдем, — шепнула она. — Время изгонять зверя.
— Я не хочу расставаться с тобой, — сказал я.
— Если действительно не хочешь, — ответила она, — то и не расстанешься.
— Но я должен знать... ты тоже этого хочешь?
— Это то, чего я хотела всегда. — Она снова улыбнулась той же блаженной улыбкой. — Но ведь ты это уже знал, правда?
— Да. — Я едва мог говорить, так у меня перехватило горло. — Кажется, я всегда это знал. — Я протянул руку. — Пойдем. Я буду тебя защищать, и никогда тебя не оставлю. Больше никогда.
Она поглядела на меня печально, но взяла мою руку, и я крепко ее стиснул. Мы вместе вышли в гостиную. В кабинете я щелкнул выключателем, но люстра не зажглась.
— Некоторые недостатки этого дома, — сказала она. — Электричество здесь ненадежно.
Я нашел подходящий кусок жерди в куче рядом с камином, обернул его конец газетами и сунул в камин. Когда он разгорелся, мы поднялись наверх. Я держал факел впереди, освещая дорогу.
Мы прошли по коридору. Я снова открывал двери во все темные комнаты. На этот раз факел освещал темноту, и, кажется, я не был удивлен, увидев на стенах картины Вав. В конце концов я добрался до выставки живописи. И в удивлении переходил из комнаты в комнату.
Каждая картина была ясна, как лед, и они пронзали мне сердце с мучительной остротой.
— Это сцены моего детства, — сказал я, рассматривая картины. — Вот леса, где мы с папой охотились, вот поле, где мы с Германом играли в салки и догонялки; вот дорога, ведущая к нашему дому, а здесь... — Я повернулся к моей спутнице: — Здесь я тебя ударил. — Я дотронулся до ее щеки ладонью. — Лили, ты сможешь простить меня когда-нибудь?
— Я здесь, — ответила моя сестра. — Я привела сюда тебя силой своего разума. Понимаешь, другой силы у меня нет. Вся энергия, которая могла бы пойти на разговор и ходьбу, на теннис и секс и... и на все, что остальные воспринимают как должное, вся она ушла в разум. Больше ей некуда было деться.
— Но почему ты так долго ждала?
— Эта реальность, которую я построила сама, требует колоссального количества энергии — а привести сюда тебя потребовало сверхчеловеческого взрыва. Я знала, что могу сделать это только один раз, и очень ненадолго. И потому я ждала почти до конца. — Она улыбнулась и коснулась моей щеки. — Мама была права, ты это знаешь. Она видела суть. Я любила тебя больше всех других.
— Но я был так с тобой жесток!
Она показала на дальний конец последней комнаты выставки.