Возница
Шрифт:
Внезапно он радостно восклицает:
— Да вот же тут сидит мой брат Давид! Вот и хорошо. Я попрошу его помочь Бернхарду.
— Твой брат Давид! — презрительно говорит возница. — Нет, его ты не можешь просить защитить ребенка. Ты не знаешь, как он обошелся со своими детьми!
Он умолкает, видя, что Давид Хольм уже сидит на другой стороне кровати, готовый помочь брату.
— Давид, — говорит больной, — у меня перед глазами зеленые лужайки и огромное открытое море. Понимаешь, Давид, я сидел здесь так долго, что не могу устоять, раз мне предлагают честную свободу. Да вот только этот ребенок. Ты ведь знаешь, я обещал.
— Не беспокойся, —
После этих слов больной откидывается на подушку.
— Ты сказал ему слова смерти, Давид, — говорит возница. — Идем отсюда! Пришла пора нам уходить. Освобожденный не должен встретиться с нами, живущими в рабстве и во мраке.
X
«Если бы только Георг мог услышать мои слова сквозь этот скрип и грохот, — думает Давид, — я бы сказал ему спасибо за то, что он помог сестре Эдит и моему брату. Я не хочу слушаться его и браться за его работу, но мне хочется показать, что я понимаю, как он помог им».
Едва он подумал это, как возница, словно подслушав его мысли, дернул вожжи и придержал лошадь.
— Я лишь несчастный и неумелый возница, — говорит он. — Иной раз мне удается помочь кому-нибудь, иной раз — нет. Этих двоих мне было легко переправить через границу. Ведь одна из них жаждала попасть к Господу на небеса, а другого почти ничего не связывало с землей. Знаешь ли, Давид, — продолжает он, переходя вдруг на прежний, товарищеский тон, — сидя в этой телеге и слушая, я думал, что, если бы я мог подать людям весть, я послал бы им наставление.
— Это я могу понять, — говорит Давид Хольм.
— И знаешь ли, что не большая беда быть косцом, когда зерно на поле созрело. Но вырывать неспелые колоски, не достигшие и половины своего роста, работа жестокая и неблагодарная. Хозяйка, которой я служу, считает эту работу недостойной себя и поручает ее мне, бедному вознице.
— Я это понял, — говорит Давид Хольм.
— Если бы люди только знали, как легко переводить через границу тех, кто закончил свою работу, выполнил свой долг и почти разорвал свои земные узы, и как тяжело освободить тех, кто не успел ничего закончить и совершить и оставил на земле всех, кого любит, они, быть может, постарались бы облегчить работу возницы.
— Что-то я не пойму тебя, Георг.
— Ты только подумай, Давид! За то время, что ты был со мной, ты слыхал только про одну болезнь, а со мной так было весь год. И все потому, что эта болезнь косит неспелые колосья, урожай, снимать который приходится мне. В первое время, когда я начал править телегой Смерти, у меня постоянно не выходило из головы: «Кабы этой болезни не стало, работа моя не была бы столь тяжелой».
— Так ты это хотел бы сказать людям?
— Нет, Давид. Теперь я лучше, чем прежде, знаю, на что способны люди. Они, без сомнения, победят этого врага с помощью оружия и упорства. Они не успокоятся, покуда не освободятся от нее и от других тяжелых болезней, которые косят их, не давая созреть. Но главное не в этом.
— И как же тогда им облегчить работу возницы?
— Люди столь рьяно стремятся устроить для себя на земле все наилучшим образом, что, думается мне, придет день, когда бедность, пьянство и прочее зло, сокращающие жизнь, исчезнут. Но это не значит, что труд возницы станет тогда легче.
— Что же тогда ты хотел бы сказать людям?
— Скоро наступит новогоднее утро. И люди, проснувшись и вспомнив, что наступил новый год, будут думать о всех своих надеждах и желаниях, о своем будущем. И тут я хотел бы сказать им, чтобы они желали себе не счастья в любви, не успехов, не богатства и власти, не долгой жизни или даже здоровья. Я хотел бы, чтобы они, сложив молитвенно руки, просили у Бога лишь одного: «О Боже, дай моей душе созреть, прежде чем настанет час жатвы».
XI
Две женщины сидят, углубившись в беседу, которая длится вот уже много часов. Она прервалась лишь, когда они обе в послеобеденное время слушали мессу в помещении Армии спасения, а после снова возобновилась. Одна из женщин пытается изо всех сил пробудить в душе другой чувство мужества и умиротворения, но ей, по-видимому, это плохо удается.
— Знаете, фру Хольм, — говорит та, что пытается утешить и приободрить довольно странным образом другую, — я думаю, что теперь вам станет легче жить. Ведь он, мне кажется, сделал уже все самое плохое, что только мог. С тех самых пор, как вы снова сошлись, он все грозил вам отомстить, вот и отомстил. Но вы, верно, понимаете, что одно дело — заставить себя однажды проявить жестокость и не позволить увести детей, а другое — тешиться мыслями об убийстве и совершить его на деле. Этого, я думаю, никто не вынес бы.
— Спасибо вам, капитан, за вашу доброту, за то, что вы стараетесь утешить меня, — отвечает жена.
Но про себя она, видимо, думает: мол, если капитан Армии спасения не знает того, кто мог бы вынести подобное, то ей-то самой известен такой человек.
Видно, что капитан Армии спасения уже отчаялась, но делает еще последнюю попытку убедить несчастную.
— Вы должны, фру Хольм, принять во внимание одно обстоятельство. Не знаю, можно ли назвать грехом то, что вы несколько лет назад покинули мужа, и все же это был дурной поступок. Вы бросили его на произвол судьбы, и печальные последствия не замедлили проявиться. Но в этом году вы сделали попытку все исправить. Вы поступили так, как того хочет Господь, и потому должна произойти перемена к лучшему. Сильный шторм сразу не усмирить, но доброе дело, которое начали вы, фру Хольм, и сестра Эдит, должно принести свои плоды.
Слова капитана Армии спасения слышит теперь не только жена Давида Хольма. Пока она говорила, в комнате появились и встали у дверей Давид и его товарищ Георг, вернее, их тени.
Руки и ноги у Давида уже больше не связаны. Он следует за возницей без принуждения. Но когда он замечает, куда его привели, волна возмущения снова захлестывает его. Ведь здесь никто не собирается умирать. Зачем же его снова заставляют видеть дом и жену?
Он уже поворачивается к Георгу, чтобы с гневом спросить его, но тот делает ему знак молчать.
Жена Давида поднимает голову, кажется, будто твердая уверенность другой женщины придает ей бодрости.
— Ах, если бы можно было этому поверить! — вздыхает она.
— Нужно верить, — говорит гостья и улыбается ей. — Завтрашний день уже принесет перемены. Вот увидите, что с новым годом придет помощь.
— С новым годом? — повторяет жена Давида. — Да, ведь сегодня новогодняя ночь, я совсем об этом забыла. Который сейчас час, как вы думаете, капитан Андерссон?
— Новый год давно наступил, — отвечает капитан и смотрит на свои часы. — Уже без четверти два.