Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века

Кошель Петр Агеевич

Внутренняя торговля Петербурга развивалась по мере развития самого города, роста его населения. В значительных количествах поступало из провинций России продовольствие. В отдельные неурожайные годы разрешался даже ввоз хлеба из-за границы с уплатой 5%-й пошлины в ефимках. Городское ремесло и мануфактурная промышленность нуждались в сырье; кроме того, ремесло, несмотря на значительное его развитие, и мануфактурная промышленность города не могли обеспечить потребность городского населения в товарах широкого потребления; все это вызывало подвоз из других мест.

С самого начала строительства Петербурга в нем появились мелкие торговцы, маркитанты, ремесленники. Решительный перелом в ходе Северной войны после 1709 г. усилил приток сюда поселенцев,

изменил отношение к новой столице тех, кто до этого времени сомневался в успехе создания нового города. Перепись дворов Городского острова, проведенная в конце 1713 г., указывает на большое число изб и домиков мастеровых людей, ремесленников, мелких торговцев, добровольно обосновавшихся на постоянную жизнь в Петербурге.

На своих огородах они выращивали капусту, горох, репу, брюкву, морковь и пр. Но в течение всего XVIII в. практически нет упоминания о картофеле. Он широко стал распространяться лишь в XIX в., ибо еще во времена Екатерины II не только в России, но и в Западной Европе считался «чертовым яблоком». Скромное место даже в 30—50-х гг. XIX в занимали «амурные яблоки», или «яблоки любви» (так, по дословному переводу с французского, называли помидоры). Употребляли их только для изготовления приправ к мясным блюдам и салатам, свежие же плоды считали несъедобными из-за «неприятного вкуса». Только к концу XIX в. их стали употреблять «для закусок и в салатах».

В Петербурге было уже довольно много богатых людей — это стимулировало не только разнообразие овощей, но и развитие совсем особой отрасли огородного дела — выращивания ранних и сверхранних овощей и ягод. Уже в XVIII в. объявления в «Санкт-Петербургских ведомостях» предлагали зрелую землянику и клубнику в марте, а огурцы — начиная с декабря-января. В XIX в. это направление огородничества достигла просто расцвета. На рынках с февраля по июнь продавали парниковый картофель, в марте — щавель и кресс-салат, в июне — фасоль (все местного производства). К середине лета успевали вырастить дыни, коих было множество сортов. Немалые затраты на строительство и содержание теплиц, оранжерей и паровых гряд (на навозе) окупались с лихвой, поскольку зимние и ранние овощи шли по очень высоким ценам, которые не смущали столичную знать. С навозом проблем не было: огородники покупали его на извозчичьих дворах, в кавалерийских частях, у владельцев частных конюшен.

Противоположная сторона нынешней Морской и Невского, там, где теперь здание Главного штаба с его знаменитой аркой, не была застроена частными домами, там возник стихийный рынок, называвшийся Морским.

Это было собрание шалашей, ларей, раскинутых в беспорядке по грязной, немощеной площади. Весьма понятно, что торговцы однородными предметами группировались для своего и для покупателей удобства — и это соединение нескольких ларей и шалашей получило гордое название «ряд». Появлялся, таким образом, мясной ряд, калашный ряд, лоскутный, где торговали старой одеждой: ближе к Адмиралтейству устанавливались возы с сеном и дровами — здесь были сенной и дровяной ряды.

Была сделана еще при Петре попытка урегулировать этот рынок — в ноябре 1718 г. издали указ о рынках Петербурге, чистоте торговцев съестным, о ношении торговцами белых фартуков. Как видим, 300 лет тому назад пытались заботиться о гигиене, и, конечно, эти заботы не достигали цели, и торговцы съестными припасами ничего такого не одевали. Прямым следствием этого указа было приказание, отданное в следующем году архитектору Гербелю произвести планировку Морских слободок, большой и малой, и построить Мытной двор на Невском проспекте, на углу Морской улицы. Сохранилось описание этого первого Гостиного двора Адмиралтейской стороны: «Гостиный двор каменный, прежде именованный Мытный, на Адмиралтейской стороне, на самом том месте близ Зеленого моста на Мойке, где ныне дом генерал-полицмейстера и кавалера Николая Ивановича Чичерина, наименован Мытным потому, что оный построен был только для продажи съестных припасов, но, между тем, несколько лавок занято было и разными

товарами и потом отчасти более стало умножаться в нем купечество с хорошими и богатыми товарами, оный более стал именоваться Гостиным двором, а не Мытным». Из сохранившегося плана видно, что этот Мытный или Гостиный двор представлял собой четырехугольное или даже пятиугольное здание, так как передний фас, обращенный к Мойке, не был параллелен заднему. На переднем фасе, в середине, было нечто походящее на башню и выступающее за линию фасада: по всей вероятности, эта срединная часть здания предназначалась Петром для магистрата и была украшена или только было намерение украсить ее «великим шпицом с часами». Главная цель этой постройки очевидна — уничтожить Морской рынок и перевести всех торговцев сюда. Но этого не случилось: может быть, торговцы Морского рынка не могли снимать помещение по дороговизне арендной платы, а может быть, этих торговцев не пускали более богатые купцы.

«Сей гостиный или мытный двор — писал Богданов — в 1736 г., загоревшись внутри, весь сгорел и от онаго пожара развалился, понеже оный строен был весьма стенами тонко, потолки, двери и затворы были деревянные и от сильного огня распался, а на последки и остатки разобрали».

Потом деревянные торговые ряды появились на углу Невского проспекта и Садовой улицы. И. И. Лажечников в романе «Ледяной дом» описывает их так: «Большую першпективу, около Гостиного двора, русский горговый дух оживляет. Бойкие сидельцы, при появлении каждого прохожего, скинув шапку и вынятув руку, будто загоняют цыплят, отряхнув свою масленую голову, остриженную в кружок, лают, выпевают… как докучливые шавки: «Что вам угодно? Барыня-сударыня, пожалуйте сюда! Что покупаете? Господин честной, милости просим! Что потребно? Железо, мед, бахта, платки, бархат, парча, деготь, бумага!.. Ко мне, сударыня, у меня товар лучший!.. Уступлю за бесценок… с убытком, только для почину… с легкой руки вашей…».

К 1717 г. число жилых домов в Петербурге по сравнению с 1713 г. увеличилось больше чем в 2,5 раза и достигло 2553 дворов. А в 1722 г. насчитывалось уже 4163 двора, кроме Васильевского острова, где в 1725 г. было 463 дома или, по другим данным, 489.

Рост повинностей и частые неурожаи гнали крестьян на заработки в большие города. Голодные годы 1723-й, 1743-й и особенно 1747-й, 1748-й вызывали местами повальное бегство крестьян в города. Крестьяне хорошо знали дорогу в новую столицу, где был большой спрос на рабочие руки, и в голодные годы столичной полиции трудно было держать под своим контролем огромный поток направлявшихся сюда людей. Крестьянин мог уйти из деревни лишь по письменному разрешению помещика. Такими разрешениями были вначале «покормежные письма», с 1726 г. замененные паспортами, писавшимися на печатных бланках.

Со времени отмены в 1718 г. принудительного вызова строительных рабочих в Петербург на протяжении всего XVIII в. крестьяне, отпускаемые помещиками на заработки в столицу, составляли основную массу строителей Петербурга. Они же скоро заняли важнейшее место и среди рабочих промышленных предприятий столицы. Крестьяне, знавшие штукатурное дело, мастерство каменщика, каменотеса, столяра, в период строительного сезона всегда находили работу на строительстве дворцов, при сооружении набережных, прокладке улиц, на многочисленных дорожных работах и т. п. Этими же крестьянами производилась и заготовка строительных материалов.

С течением времени более четко определились районы, поставлявшие Петербургу строительных рабочих. Так, каменщики и каменотесы шли из Олонецкой губернии, каменщики — из Ярославской, Костромской, строители других специальностей — из Московской, и т. д. При непрерывном строительстве и высоких его темпах на протяжении почти всей первой половины XVIII в. ежегодный приток строителей в Петербург выражался в тысячах человек, а в некоторые годы даже в десятках тысяч. Особенно возросло число строителей в 40—50-е годы XVIII в. в связи с широким размахом работ, осуществлявшихся тогда казной и частными лицами.