Возраст любви
Шрифт:
— Пусть этим займутся юристы, мама, — предложила практичная Луиза. — Такие вещи лучше делать через адвокатскую контору. Собственно говоря, иного способа просто не существует, а от того, будешь ты в это время в Лос‑Анджелесе или в Париже, ровным счетом ничего не изменится. А уехать тебе будет только полезно. Ты отдохнешь, наберешься сил…
Аманда на некоторое время задумалась, потом снова покачала головой, и на глазах у нее показались слезы.
— Я не хочу никуда ехать, не хочу отдыхать, — сказала она откровенно. — Я буду чувствовать себя виноватой перед ним…
— Виноватой?
На самом деле Аманда могла позволить себе не одно, а десять путешествий, и не в Париж, а вокруг всего света — дело тут было не в деньгах. Дело было в том, что она просто не хотела никуда ехать.
— Я… Мне кажется, что я не имею права ехать куда‑нибудь без него. Мы всегда и везде ездили вместе, а теперь… Развлекаться, жить в свое удовольствие, когда его нет рядом, — это не для меня. Это будет… эгоистично и нечестно по отношению к нему, к его памяти!
Тут Аманда снова заплакала, но дочери продолжали внимательно смотреть на нее, словно ожидая, что она еще скажет.
— Почему… Почему судьба так несправедливо обошлась со мной? — всхлипнула Аманда. — Почему он умер, а я нет? Это несправедливо, несправедливо!..
Аманда даже ногой топнула, а Луиза и Джен переглянулись в тревоге. Мать впервые говорила с ними о том, что она на самом деле чувствовала. Это был комплекс вины, который часто поражает пережившего супруга или родителей, потерявших своих детей. С этим мало что можно было поделать, однако и Джен, и Луиза хорошо знали, чем чревато подобное состояние.
— Так уж получилось, мам, — негромко сказала Джен. — Так вышло, и ничего тут не поделаешь. В этом никто не виноват — ни ты, ни он, и никакой другой человек. Раз уж судьба так распорядилась, тебе нужно смириться и жить дальше. Жить для себя… для нас, для внуков. Подумай об этом, мама. Если не хочешь в Париж, давай съездим на пару недель в Нью‑Йорк, в Майами, в Сан‑Франциско, наконец… Куда угодно, лишь бы не сидеть на одном месте. Вот увидишь, ты вернешься совсем другим человеком! Я уверена, что папа сказал бы тебе то же самое, если бы мог. Нельзя отказываться от жизни, пока живешь, — это неправильно.
Но Аманда ничего не сказала и только покачала головой. Сестры еще несколько раз пытались поговорить с ней на эту же тему, но у них так ничего и не вышло. Аманда была еще не готова к тому, чтобы вернуться к нормальной жизни. Скорбь ее оставалась слишком глубока, а рана слишком свежа, чтобы она могла думать о чем‑то, кроме своей потери. Мысль о том, чтобы по‑прежнему находить в жизни удовольствие, казалась ей кощунственной.
С тем они и вернулись в Лос‑Анджелес.
— Как мама? — спросил Пол, прилетевший из Нью‑Йорка вечером того же дня. — Как у нее дела? Лучше?
— Хуже, — печально ответила Джен, которая встретила мужа в аэропорту, чтобы отвезти домой. — Откровенно говоря, она совсем расклеилась. Луиза считает, что ей нужно начать принимать прозак, а я… я просто не знаю. У меня такое ощущение, что она
— Не исключено, что именно этого он и хотел бы, — заметил Пол. — И Аманда это знает.
Они с Джен уже несколько раз ссорились из‑за этого, однако Пол продолжал держаться мнения, что Мэттью Кингстон был слишком эгоистичен. И Джен, хотя и не признавала этого открыто, начинала понемногу склоняться к мысли, что влияние ее отца на Аманду было, пожалуй, слишком велико.
— Ты говоришь совсем как моя сестра, — все же огрызнулась она. — Знаешь, я хочу спросить тебя кое о чем…
Она на мгновение отвлеклась от дороги, чтобы посмотреть на него, и Пол улыбнулся в ответ. За время своего пребывания в Нью‑Йорке он успел соскучиться по жене и был искренне рад видеть ее.
— Спрашивай, — кивнул он. — Впрочем, я, кажется, уже догадался… Ты хочешь, чтобы я свел Аманду с моим отцом? Нет проблем, дорогая, я все устрою. Джек не будет против, вот увидишь!
Это была настолько дикая идея, что Джен даже не рассердилась. Губы ее дрогнули в улыбке, но взгляд остался серьезным, и Пол понял, что она хочет спросить его о чем‑то действительно важном.
— Откровенно говоря, — начала Джен, тщательно подбирая слова, — у меня на уме было кое‑что другое…
Она ненадолго замолчала, словно в нерешительности. Джен действительно не знала, как сказать мужу о том, что она задумала, однако ей очень хотелось знать его мнение.
— Выкладывай, Джен, что там у тебя.
— Я хочу, чтобы мы с тобой вместе сходили к врачу, к самому лучшему специалисту… В последний раз мы с тобой говорили об этом полгода назад, но за это время… ничего так и не произошло. Я очень волнуюсь, Пол…
В глазах ее появилось умоляющее выражение, но Пол только раздраженно дернул плечом.
— Опять ты за свое! — в сердцах воскликнул он. — Ну почему ты никак не можешь успокоиться и взглянуть на вещи здраво? Я же сказал тебе, что все будет в порядке. В последние полгода я работал над самым большим контрактом в моей жизни, а для тебя, похоже, все это не имеет значения, ты только и думаешь что о ребенке. Да в том, что, как ты выражаешься, «ничего не случилось», нет ничего странного. Меня и дома‑то почти не было — я то сидел в Нью‑Йорке, то мотался по всей стране. Как после этого ты можешь утверждать, что у нас есть какие‑то проблемы? Это звучит по меньшей мере глупо!
Джен нахмурилась. Она поняла, что он просто не хочет никуда с ней идти, очевидно, не сомневаясь, что с ним‑то все в порядке. Каждый раз, когда она заводила разговор на эту тему, Пол изобретал все новые и новые причины и предлоги, чтобы отложить решение этого вопроса на будущее. Но ведь они действительно старались, старались изо всех сил, и Пол, кажется, начинал понимать, что что‑то неладно, хотя открыто признаться в этом ему еще не хватало мужества.
— Я просто хочу знать, в чем дело, — решительно заявила Джен. — Я должна быть уверена, что с нами… со мной все в порядке. Если же я больна, то пусть врач скажет мне, что это за болезнь, чтобы я могла начать лечиться. Вот и все, чего я прошу, Пол! Разве это так много?