Возраст любви
Шрифт:
— О господи, мама, как же я тебя люблю! — воскликнула Джен, порывисто обняв мать. Та смущенно улыбнулась, умело подправила помадой губы и, побросав в сумочку необходимые мелочи, защелкнула замок.
— Я готова, — заявила она, вопросительно глядя на дочь. Сама Джен была в красном платье с черным пояском, которое она очень любила и надевала обычно на Рождество. В этом платье, с золотыми сережками в ушах, Джен была обворожительной и милой.
Джен взглянула в зеркало. Мать и дочь были очень похожи, и Джен с гордостью сказала себе, что сейчас они выглядят скорее как две сестры, а не как мать и дочь. И о том же — с гордостью и нежностью —
— Я люблю тебя, Джен. Ты очень хорошая и добрая девочка, — прошептала Аманда, поворачиваясь к двери. Ей все еще не верилось, что они куда‑то идут и что Джен удалось‑таки уговорить ее отказаться от своего добровольного заточения. В глубине души Аманда продолжала сомневаться, правильно ли она поступает, но она твердо решила, что не изменит своего решения. — Мы ведь ненадолго? — спросила она, доставая из шкафа норковую шубку. В последний раз Аманда надевала ее на похороны Мэтта, но сейчас она усилием воли заставила себя не думать об этом. — Договорились?
— Я отвезу тебя домой, как только ты захочешь, — торжественно пообещала Джен. — По первому твоему слову.
— Хорошо, — кивнула Аманда. — Ну что, пошли?
В эти минуты Аманда выглядела такой молодой, хрупкой, взволнованной. Выйдя на крыльцо особняка, она быстро обернулась назад, словно прощаясь с кем‑то, но прощание это было очень коротким. Потом она резко подняла голову и стала спускаться по ступенькам.
Глава 3
Подготовка к рождественской вечеринке в салоне Джека началась с самого утра. Над входом развесили гирлянды флажков, в витринах — венки из пальмовых веток, а в центре зала установили серебристую красавицу ель, привезенную из Колорадо. Ровно в четыре салон закрылся, и служащие начали украшать елку шарами, золотыми звездами и шелестящим серебряным «дождем».
Джек, спустившийся в зал в начале шестого, был очень доволен.
— Я знаю, — вздохнул он, — что, с точки зрения «зеленых», живая елка — это преступление перед человечеством, но что поделать — я их обожаю. Посмотрите на нее — настоящая красавица! А пахнет‑то, пахнет‑то как! Чувствуете? Снегом пахнет!
На каждое Рождество его салон превращался в подобие волшебной пещеры Аладдина. Все вокруг сверкало и переливалось, под потолком перемигивались электрические огни, заманчиво поблескивали зеркала трех баров, а в кухне охлаждалось несколько десятков ящиков с французским шампанским. Чтобы создать еще более праздничную атмосферу, Джек нанял небольшой оркестр из четырех музыкантов, хотя танцы программой не предусматривались.
В этот раз он разослал приглашения двумстам двадцати трем своим постоянным клиентам и близким друзьям, однако по опыту прошлых лет можно было предположить, что на самом деле гостей будет около трехсот. Предрождественская вечеринка «У Джулии» была заметным событием в светской жизни Лос‑Анджелеса, поэтому в желающих попасть на нее недостатка не было. Среди приглашенных было и несколько звезд самой первой величины, которые, как Джек твердо знал, непременно придут, хотя обычно они показывались на публике не очень охотно. Но прием «У Джулии» не могла пропустить ни одна знаменитость, и вовсе не потому, что побывать на ней было престижно. Просто многие из звезд хорошо знали и искренне любили Джека и не хотели обижать его отказом.
— Ну что, Глэдди, как тебе нравится? —
— По‑моему, все просто замечательно, — ответила секретарша. — Как всегда, и даже немножечко лучше.
Она тоже очень любила вечеринки Джека. Глэдди было лестно вращаться в таком изысканном обществе, и потом, на приемах «У Джулии» — независимо от повода — всегда было весело.
— Ладно, присмотри тут пока за всем, а я поднимусь к себе и переоденусь, — сказал Джек, скрываясь в лифте. Когда через двадцать минут он вернулся, его можно было снимать для обложки мужского журнала мод. Костюм Джека был темно‑синим, но он вовсе не выглядел официальным, отчасти благодаря его полуспортивному покрою, отчасти благодаря умению Джека носить любую одежду так, словно она была сшита специально для него и существовала в единственном экземпляре.
— Вы выглядите шикарно, шеф, — тихо проговорила Глэдди, когда Джек вышел из лифта. — У вас что сегодня, свидание? — добавила она, не скрывая своего любопытства. Кинозвезда, с которой Джек встречался в прошлом месяце, канула в прошлое, и теперь он обхаживал известную топ‑модель.
— Да, свидание, — кивнул Джек. — И не одно, а по крайней мере десять. — Он рассмеялся беззаботным смехом. — К сожалению, сегодня утром Эстер уехала в Париж, но она сказала, что пришлет вместо себя сестру.
— Какая неслыханная щедрость с ее стороны… Или глупость, — заметила Глэдди и ухмыльнулась.
— Я думаю, у Эстер в Париже есть приятель, — ответил Джек самым беспечным тоном и рассмеялся. Подобные мелочи не могли отравить ему настроения; он умел радоваться жизни и неизменно пребывал в отличном расположении духа, каковы бы ни были его дела на личном фронте. В данном случае Джек вполне резонно полагал, что на Эстер свет клином не сошелся и что, если он захочет, у него будут десятки других женщин — лучше, ярче, сексуальнее. А в том, что он этого захочет, никаких сомнений быть не могло.
— А Пол и Джулия приедут? — спросила Глэдди, поднося к губам бокал шампанского. В дверях уже появились первые гости, и она решила, что на этом ее обязанности секретарши заканчиваются. Во всяком случае — официально. Когда‑то, года четыре назад, впервые приглашая ее на вечеринку, Джек предупредил Глэдди, чтобы она чувствовала себя «просто гостем, облеченным особыми полномочиями», и она действительно отдыхала. Лишь в случае, если возникала какая‑то проблема, а поблизости не было никого, кто мог бы ее решить, Глэдди включала свои профессиональные навыки.
— Они сказали, что постараются, — рассеянно отозвался Джек. В зал как раз входили Майкл Джексон, Элизабет Тейлор и Барбара Стрейзанд со своим новым любовником, и Джек поспешил навстречу, чтобы лично приветствовать звезд.
Через полчаса в зале буквально яблоку негде было упасть. Гости шутили и смеялись. Оркестр на эстраде исполнял джазовые вариации Эллингтона, шипело и пенилось шампанское в бокалах, а за широкими стеклянными дверями сверкали голубоватые огни фотовспышек — это репортеры снимали знаменитостей, которые все подъезжали и подъезжали. Пресса в зал не допускалась — Джек сам установил это правило: ему хотелось, чтобы гости чувствовали себя совершенно свободно и непринужденно, не боясь попасть в объектив какого‑нибудь папарацци.