Возрождение
Шрифт:
— Садитесь, браться и сестры. Садитесь, мальчики и девочки. Проникнемся нашим с вами братством.
Публика с шорохом расселась. В шатре стало тихо. Все смотрели на него.
— У меня для вас благая весть, которую вы уже слышали: Бог любит вас. Любит всех и каждого. Тех, кто живет достойно, и тех, кто по уши в грехе. Так любит, что отдал Сына Своего Единородного – Иоанн 3:16. Накануне распятия Его Сын молился, чтобы Бог удержал вас от греха – Иоанн 17:15. Когда Бог наказывает, когда Он налагает на нас бремена страданий, Он делает это из любви к нам – Деяния 17:11. И разве не сможет Он облегчить эти бремена также из любви?
— Да, слава
— Я стою здесь перед вами, странник на лике Америки, сосуд любви Господней. Примете ли вы меня так, как я принял вас?
Народ закричал, что да. У меня по лицу струился пот, как и у Хью, и у тех, кто стоял рядом с нами, но лицо Джейкобса было сухим и блестящим, хотя софит, в свете которого он стоял, должен был обдавать его жаром. Добавьте к этому его черный плащ.
— Когда-то у меня были жена и маленький сын, — сказал он. – Случилась страшная трагедия, и они утонули.
Мне будто брызнули в лицо ледяной водой. Он солгал без всякой причины. Во всяком случае, я ее не видел.
Слушатели загомонили – чуть ли не застонали. Многие женщины плакали, как и некоторые мужчины.
— Тогда я отвернулся от Бога и проклял Его в сердце своем. Я блуждал в пустыне. О, то были Нью-Йорк и Чикаго, Талса и Джоплин, Даллас и Тихуана; то были Портленд в Мэне и Портленд в Орегоне, но все это было одно: пустыня. Я отстранился от Господа, но я не отстранялся от памяти о моей жене и сыне. Я отринул учение Иисусово, но не отринул этого.
Подняв левую руку, он продемонстрировал публике золотое кольцо, слишком широкое и толстое, чтобы быть обычным обручальным.
— Меня пытались соблазнить женщины – ведь я мужчина, и Потифарова жена всегда среди нас, – но я не поддался.
— Слава Господу! — воскликнула какая-то женщина. Она-то уж наверняка считала, что узнает Потифарову жену, если увидит, — эту похотливую шлюшку в одежде приличной матроны!
— И вот однажды, когда я устоял перед особенно сильным… особенно соблазнительным искушением… Господь послал мне видение, как Савлу по дороге в Дамаск.
— Слово Господа! — завопил мужчина, простирая руки к небу (или к своду шатра).
— Господь сказал мне, что меня ждет работа, и что работа эта — облегчать тяготы и скорби ближних. Он пришел ко мне во сне и велел надеть еще одно кольцо — символ моего венчания с учением Господним через Его Священное Слово и с учением его сына, Иисуса Христа. Я тогда жил в Финиксе и работал в безбожном ярмарочном балагане, и Господь приказал, чтобы я удалился в пустыню без воды и пищи, как ветхозаветный паломник. Он сказал мне, что в пустыне я найду кольцо, которым совершится мой второй и последний брак. Если я останусь верным этому браку, то совершу большое благо и воссоединюсь с женой и сыном на небесах, и наш истинный брак будет освящен заново Его священным троном и Его священным светом.
Снова крики и возгласы. Женщина в строгом деловом костюме, телесных чулках и стильных туфлях на низком каблуке упала на землю в проходе и заговорила на языке, казалось, полностью состоявшем из гласных. Сопровождавший ее мужчина — муж или друг — встал на колени рядом, придерживая ее голову, ласково улыбаясь и поощряя ее продолжать.
— Он не верит ни одному своему слову, — сказал я, потрясенный. — Каждое слово — ложь. Они не могут этого не видеть!
Но они не видели, а Хью меня не слышал. Он смотрел прямо перед собой, словно пригвожденный к месту. В шатре бушевали волны восторга,
— Я шел весь день. В зоне для пикников я нашел в мусорном ящике какие-то объедки и съел их. Я нашел возле тропы полбутылки "Кока-колы" и выпил ее. Потом Господь велел мне сойти с тропы, и хотя уже стемнело, и в этой пустыне случалось погибать и более опытным путешественникам, я послушал его.
«К этому времени ты уже, небось, дошел до пригородов, — подумал я. — Может, даже прошел полпути до Норт-Скоттсдэйла, где живут богачи».
— Ночь была темная и облачная, ни звездочки на небе. Но сразу после полуночи тучи разошлись, и луч лунного света упал на горку камней. Я подошел к ним и под ними обнаружил… вот это.
Он поднял правую руку. На среднем пальце красовалась еще одно широкое золотое кольцо. Публика разразилась аплодисментами и аллилуйями. Я пытался найти в этом какой-то смысл, но не мог. Эти люди ежедневно пользуются компьютером, чтобы общаться с друзьями и родными и быть в курсе новостей; они принимают как должное существование метеорологических спутников и трансплантации легких; они могут рассчитывать, что проживут на тридцать-сорок лет дольше своих прапрадедов. И тем не менее верят в сказочку, по сравнению с которой Санта-Клаус и Зубная фея выглядят суровым реализмом. Он скармливал им брехню, а они были в восторге. Я смутно подозревал, что он и сам в восторге, а это было еще хуже. Это был не тот человек, которого я знал в Харлоу, и не тот, который взял меня к себе в тот вечер в Талсе. Хотя, вспоминая, как он обошелся с растерянным и раздавленным горем папашей-фермером, я вынужден был признать, что этот человек тогда уже зародился в нем.
«Не знаю, ненавидит ли он этих людей, — подумал я, — но презирает, это уж точно».
А может, и нет. Может, ему просто было наплевать. На все, кроме того, что оказывалось в корзинке для пожертвований в конце шоу.
А Джейкобс тем временем продолжал свой рассказ. Оркестр начал играть на заднем плане, взвинчивая зрителей еще больше. «Госпел-Пташки» раскачивались и хлопали, и публика присоединилась к ним.
Джейкобс говорил о своих первых робких излечениях кольцами — символами двух его браков, земного и небесного. О том, как понял, что Бог хочет, чтобы он донес Его послание любви и исцеления до широкой аудитории. Как он много раз, корчась на коленях, заявлял, что недостоин. Как Бог отвечал, что Он никогда не снабдил бы его кольцами, если бы это было так. Джейкобс изобразил это так, словно бы они с Господом подолгу беседовали обо всем этом в какой-то небесной курилке, возможно, попыхивая трубками и любуясь райскими холмами.
Мне ужасно не нравилось, как он теперь выглядел — узкое лицо директора школы и голубой огонь глаз. И черный плащ не нравился. Ярмарочники называют их «клифты». Это-то я успел узнать, работая в джейкобсовском аттракционе «Молниеносные портреты» в парке развлечений Белла.
— Давайте помолимся вместе, — предложил Джейкобс и упал на колени, как мне показалось, поморщившись от боли. Ревматизм? Артрит? «Пастор Дэнни, исцелися сам», — подумал я.
Собравшиеся преклонили колена под шорох одежды и возбужденное бормотание. Так же поступили и мы, стоявшие в задних рядах. Я чуть было не остался стоять — даже для бывшего методиста это все попахивало кощунством и шоу-бизнесом, но меньше всего мне хотелось сейчас привлечь его внимание, как в Талсе.