Возвращение Безмолвного. Том I
Шрифт:
Не говоря ни слова, она поднялась обратно на первый этаж. Замерла напротив двери, в которую каждые три секунды влетало что-то массивное. С потолка сыпалась пыль. Девушка потянулась к засову и… осела на землю.
Перед глазами вставали образы залитого кровью зверя, который раздирал голову Кесмы на две половины, словно гнилую дыню. Фурия, чувствовала, как внутри отчаянно стучало сердце. В своё время её не пробрали ни Созерцатель, ни Нарастен, ни хтонические твари из подземелья. Брелларк был совсем другое дело. В кровожадном ублюдке чувствовалась фаталистическая готовность убивать даже ценой своей жизни. Желание
«Вот здесь ты ошибаешься, цыплёнок.» — подал голос Ансельм. «Холодный разум и трезвый рассудок бьют безумную ярость пять раз из пяти. Если придётся рисковать или жертвовать собой, делать это нужно полностью отдавая себе отчёт, а не потому, что тобой управляют эмоции. Ибо в бою они тебя ослепляют. Помни, почему ты дерёшься, безусловно, но не теряй голову.»
Я… я не справлюсь. Ты видел эту тварь? Он разорвёт меня на куски!
Орчанка учащённо дышала и никак не могла насытить тело кислородом. Задыхалась, как выброшенная на берег рыба.
«Помню, как я впервые шёл в бой.» — задумчиво протянул паладин под звонкий рикошет следующей заклёпки.
Девушка проводила её испуганным взглядом.
«Мне было семнадцать. Сир Родрик Уитман — рыцарь, которому я прислуживал в качестве оруженосца, обещал старосте безымянной деревни искоренить бандитов. Они засели на заброшенной мельнице. Четыре дюжих громилы, повадившихся резать путников, а также грабить и калечить крестьян.»
Дверь тряхнуло и её левый верхний угол вогнуло внутрь, впуская в комнату солнечный луч.
«Сир Родрик спешился с коня за пятнадцать шагов до мельницы. Принял из моих рук щит и полуторный меч.
— Ты идёшь со мной, лисёнок.»
Лисёнок? — удивилась орчанка, старательно игнорируя постепенно сминаемую дверь.
Ансельм смутился.
«Так уж получилось, что при жизни боги наделили меня шевелюрой рыжей, как огонь или шуба белки.»
Девушка прыснула со смеху.
«Так вот», - продолжил Ансельм, сделав вид, что не услышал, — «Сир Родрик велел мне прикрывать его спину. А у меня руки тряслись так сильно, думал меч из ножен вытащить не смогу.
— Мне страшно, Сир, — запинаясь пробормотал я, чувствуя, как сгораю со стыда.
Не удивился бы, если бы он зарубил меня на месте за такой позор. Ведь рыцарь не должен ведать страха — так думал я.
Знаешь, что этот двухметровый медведь мне ответил?»
Велел тебе собраться? — предположила орчанка.
«Нет, Фурия» — с лёгкой грустью улыбнулся Ансельм.
Она ощутила эту тоску пополам с ностальгией, словно собеседник коснулся воспоминаний, которые причиняли ему не меньше боли, чем радости.
«-
Я онемел. В моих глазах Родрик Уитман был глыбой. Легендарной фигурой, которая сразила эттина под Хельгинским мостом, спасла Графа Виллона во время прорыва Проклятой Бездны в Беллграспе. Если и были воины достойнее, чем он, мне о таких слышать не доводилось. Когда он согласился принять мне в пажи, я потерял голову от счастья. Когда через полтора года он произвёл меня в оруженосцы, я думал сама Аларис и Аксиос заодно спустятся с небес посмотреть на мою радость.
— Как же так? Вы победили столько врагов… и до сих пор боитесь? — всё ещё не веря, спросил я.
— Я скажу тебе больше, лисёнок. Я боялся каждый раз, когда брал в руки оружие и делал шаг навстречу опасности. Страх — это не твой враг. Это твой величайший союзник. Именно он напоминает, что ты смертен, но также, что несмотря на это ты делаешь что-то важное со своей жизнью. Кто, по-твоему, более достойный человек? Тот, кто не испытывал страх ни разу в своей жизни? Или тот, кто взглянул страху в глаза и всё равно сделал то, что должно? Вот, что такое храбрость. Так учил меня Сир Барретт.
Родрик положил руку на моё плечо и пробрал своим взглядом.
— Я знаю, что на той мельнице засело четыре бессердечных сукиных сына. Они с лёгкостью воткнут мне в спину нож, если некому будет прикрыть её. Можно сразить вражеского генерала на поле боя, обрести бессмертную славу, а потом подавиться овсянкой и задохнуться. Величайшие бойцы мрут так же легко, как и самые простые пехотинцы. Я боюсь погибнуть здесь и сейчас. Однако я пойду туда, потому что таково моё решение. Потому что таково моё призвание. Потому что такова наша работа, лисёнок. Мы встаём против бури. Я верю в тебя. Я знаю, что ты справишься.»
Паладин выдержал паузу.
«Услышь меня, Фурия. Тебе не занимать отваги. Я верю в тебя! Я знаю, что ты справишься.»
Эти слова вызвали яркую картину в голову девушки. Воспоминание из её детства. Отец не дожил до её успехов в спорте, но он был рядом, когда она начинала. Когда пришла к нему накануне мелкого районного соревнования. Как делилась с ним своими страхами и переживаниями. Рассказывала про соперниц, которые занимались гораздо дольше её и выглядели монументально. По крайней мере так казалось ей в тот день. Он выслушал её, не перебивая.
«Это нормально, что тебе страшно. Зато взгляни на это с другой стороны. Значит, тебе не всё равно. Значит, тебе важно то, чем ты занимаешься. Я вижу какой усталой, но какой довольной ты приходишь с тренировок. Найти своё призвание — дорогого стоит в этой жизни. Я верю в тебя, Аврора. Ты справишься! Я знаю, что завтра ты порвёшь их всех!»
Фурия шмыгнула носом и, стянув с головы шлем, вытерла тыльной стороной перчатки подозрительную влагу с лица.
На следующий день она заняла четвёртое место. Даже не расстроилась. Тот миг, когда она преодолела себя и вышла к скамье оказался слаще любой победы. Отец так орал, так болел за неё, что сорвал голос и ещё два дня шипел, чем очень веселил и её, и маму.