Возвращение блудного самурая

Лолите Игоревне Тереховой с детства не повезло. Вернее, даже не с детства, а с самого рождения. Прямо с первого дня, когда ее отцу, Игорю Владимировичу Терехову, сообщили, что у его жены, Инги Аркадьевны Тереховой, родилась дочка, а не сын. Игорь Владимирович долго не мог поверить в случившееся злодейство: на свет появился не «наследник престола»,

не тот, кто должен был доказать его мужскую состоятельность, а никчемное существо.

– Девочка? Нет, не может быть! Потому что просто не-воз-мож-но! Я хотел сына. Всю Ингину беременность я думал только о нем!

Беднягу можно понять. Ведь каждый второй человек на Земле – это женщина, а Игорь Владимирович наверняка пребывал мозгами в фантастической истории, когда все население на Земле было мужского пола и размножалось почкованием. Инкогнито в темном углу, чтобы никто не увидел и не рассмеялся, выпускал «почку» женского рода, чтобы все-таки гордый человек-мужчина когда-нибудь смог получить с ней исключительно физическое удовольствие.

Мужчины получали удовольствие от гонок на дорогих автомобилях, игры в карты, гольф, хоккей, от употребления дорогого коньяка, виски, курения трубки, сигар, путешествий, просмотра «Формулы-1», зарабатывания денег и еще много от чего в жизни. Наслаждение женщиной входит в этот перечень. Но чтобы получать удовольствие, надо иметь мозги, а по твердому убеждению Игоря Владимировича, мозгов у женщин изначально не наблюдалось. Так чего ждать?

– Ты зачем мне это родила? – в который раз спрашивал он у жены. – За что так наказала?

– Извини, так получилось, – вздыхала Инга Аркадьевна. – На кассе поменять нельзя было, и силой мысли пол ребенка тоже не изменить.

Быстро поняв, что, родив дочь, не будет счастлива с этим идиотом, она ушла от него. Да что там говорить, сделала это прямо в роддоме. Держась одной рукой за стенку, а другой качая ребенка, позвонила домой:

– Извини, дорогой, что не оправдала твоих надежд. Собери свои вещички и отправляйся к маме. Чтобы мы вернулись, а тебя уже не было. У тебя, видимо, аллергия на розовый цвет, а у нас теперь все будет розовое и красное. Так что сваливай, пока не поздно!

Игорь Владимирович немного посопротивлялся, то есть попытался «сохранить лицо при плохой игре», но ко дню выписки жены и дочери из родильного дома его как ветром сдуло. Инга Аркадьевна хоть и бодрилась, но такого свинства от человека, с которым была знакома много лет, все же не ожидала. Думала, он испугается, еще и прощения попросит, да и к дочке привыкнет. Но этого не случилось, и Инге пришлось справляться со всем самой, закусив губу и собрав волю в кулак.

Остаться без продуктов во времена тотального дефицита, с низким заработком, с ребенком на руках было очень тяжело. Государство могло позволить мамочке посидеть с ребенком только несколько месяцев, а потом снова к станку, к конвейеру, к выполнению плана, к сдаче больших норм в закрома родины. Да и народ смотрел косо на мать-одиночку.

У Инги Аркадьевны, и этого следовало

ожидать, на нервной почве пропало молоко. Начались сплошные проблемы, так как ребенка не с кем было оставить. Все родственники в виде бабушек и дедушек имелись со стороны сбежавшего мужа и отвалились вместе с ним. Инге приходилось брать с собой дочку нескольких дней-недель-месяцев от роду и таскаться с ней на молочную кухню, где она отстаивала огромную очередь и в снег, и в дождь, чтобы взять питание, потому что больше кормить девочку Инге было нечем.

Самое страшное начиналось, когда кто-то из них заболевал, а Лола болела очень часто. Девочке все время ставили «снижение иммунитета»: еще бы, с таким питанием… С высокой температурой в мороз Инга Аркадьевна не могла пойти на молочную кухню, и Лолита оставалась голодная.

Кричала она как сумасшедшая. Инга Аркадьевна закрывалась в ванной и затыкала уши, чтобы не слышать дочь. Она, со своей зарплатой библиотекаря, тоже голодала, но слышать, как кричит от голода маленький ребенок, было невозможно. И главное, Инга не знала, у кого просить помощи и что делать.

– Не надо было рожать… Не надо было рожать… – раскачиваясь, сидя на краю ванны, словно заклинание, повторяла Инга.

Обвинить ее, что в свои двадцать семь лет – уже не девочка – она не подумала и родила ребенка в нечеловеческих условиях, тоже было нельзя. Инга не могла предвидеть заранее, что при известии о рождении дочери муж бросит ее, оставит без всякой помощи, что у нее пропадет молоко, а ребенок часто будет болеть. Об этом не думают и даже не предполагают, что такое может случиться. Вообще не думают, чтобы не привлечь этот негатив к себе, ведь мысли, по мнению некоторых, имеют тенденцию материализоваться.

А сейчас ей не хватало времени, денег на лекарства, помощи и много чего еще. Инга даже поймала себя на мысли, что жалеет, что Лолита родилась, ведь бедняжка так мучается! Какое у них с дочкой будущее? Нищета? Скорее всего, да, на ее зарплату библиотекаря в шестьдесят рублей, в тесной двухкомнатной смежной хрущевке.

Инга ужасно переживала за здоровье дочери: Лола не вылезала из соплей, гнойных отитов и кашля. А на лекарства у Инги Аркадьевны средств не было. И ее охватила жесточайшая депрессия. Только в те времена об этом не говорили, таких слов не знали. Просто могли посчитать мамашей-растяпой.

На нее везде, и во дворе, и в поликлинике смотрели не с сочувствием и желанием помочь, а с осуждением, потому что быть матерью-одиночкой по той, социалистической морали считалось недопустимым, словно она этого ребенка нагуляла от маньяка-людоеда.

Работала Инга в небольшом коллективе, коллеги пребывали в такой возрастной группе, что ждать помощи от них не приходилось. Сами еле сводили концы с концами. Соседи тоже не горели желанием помочь молодой маме. Рядом, например, проживала очень старая, одинокая и сильно пьющая женщина, смысл жизни которой покоился на дне водочной бутылки. Она почти все время лежала без сознания в алкогольном опьянении.