Возвращение блудной мумии
Шрифт:
Утомившись от избыточного общения с коммунистами, я слегка утешилась, познакомившись с Марио Эстевезом. Фашист он был вполне мирный, против русских, евреев и негров ничего не имел и даже к коммунистам относился с жалостливой симпатией, считая их наивными жертвами собственной глупости и советской пропаганды.
Фашистом Эстевез стал исключительно из духа противоречия, слишком уж достали его своей велеречивой демагогией коммунисты, лишь слегка поумерившие свой пыл после позорного развала Советского Союза. Вдоволь накушавшись в свое время коммунистической пропаганды, я целиком и полностью разделяла чувства Марио.
Я даже пообщалась с его отцом-фашистом, который, как выяснилось, целыми днями только и делал, что вспоминал о войне в России, как о лучшем периоде своей жизни. Папа-фашист оказался бывшим республиканцем и анархистом, который после победы Франко за компанию со своими просоветски настроенными приятелями отправился на войну по той простой причине, Что получить работу в Испании недобитым республиканцам никак не удавалось, а воюющим в России солдатам платили огромные по тем временам деньги.
В результате укомплектованные преимущественно коммунистами, анархистами и республиканцами испанские фашистские батальоны сильно не любили немцев, но зато горячо симпатизировали русским.
По этой причине целились испанцы во врага из рук вон плохо, попавших к ним в руки партизан никогда не отдавали немецким патрулям, чтобы те их не обижали, а в свободное время вдохновенно флиртовали с советскими женщинами. При отступлении с территории России они даже тайно вывезли в Испанию своих русских возлюбленных, переодев их в военную форму.
В Иностранный легион Марио, едва закончив университет, добровольно записался по трем причинам: во-первых, таким образом он продолжал семейные фашистские традиции, во-вторых, за легионерами закрепилась лестная слава “самых диких и крутых мачо” Испании, а в-третьих, он решил, что суровая жизнь в Африке — наилучшее лекарство от несчастной любви.
Опять-таки по причине несчастной любви Эстевез, следуя уже аргентинским традициям, стал тангеро. Облегчая измученную терзаниями душу, он целыми днями исполнял под выцветшим от зноя африканским небом убойные душераздирающие танго, которые испанцы метко окрестили “козлиными страданиями”, поскольку в танго почти всегда говорится о том, как плохие и коварные женщины разбивают сердца хорошим и благородным мужчинам.
Пел Марио хорошо. Сентиментальные испанские спецназовцы, сами не чуждые “козлиным страданиям”, ненароком смахивали с глаз скупую мужскую слезу. В довершение всего Эстевез оказался в легионе единственным солдатом с высшим образованием.
Демонстрируя почти запредельный для легионера уровень интеллекта, Марио мог без единой запинки за минуту оттарабанить всю таблицу умножения и запросто подсчитывал в уме, чему равняются пять процентов от тысячи, за что его уважали не только далеко не всегда умеющие правильно написать свою фамилию товарищи по оружию, но даже суперкрутые сержанты-мачоте [3] , утверждавшие, что настоящий мужчина должен пахнуть исключительно женщинами и вином, а на завтрак съедать как минимум льва прямо с хвостом и когтями, лишь в крайнем случае намазав его мармеладом.
3
Мачоте — превосходная степень от мачо, то есть если мачо — это “крутой мужик”, то мачоте — крутой мужик в квадрате
Итак, это сокровище, фашист-тангеро-легионер-спецназовец, неожиданно свалилось на меня. Усугубляло ситуацию то, что он только-только ухитрился залечить сердечные раны, и я, нежданно-негаданно, оказалась второй женщиной, в которую он опять ухитрился влюбиться с первого взгляда.
Расшатанная “козлиными страданиями” нервная система Марио бросала его из крайности в крайность, и он то заявлял, что женщины — бездушные злодейки с сердцем гиены, а он — законченный циник с давно умершей и похороненной душой, то, наоборот, склонялся к мнению, что женщины — богини, которых недостойны грубые и примитивные мужчины.
Уже привыкнув к латинской склонности к драматизму и преувеличениям, а также к парадоксальному южному сочетанию патологической лени с буйным холерическим темпераментом, я не обращала внимания на выверты своего novio, с равным удовольствием пребывая в роли то злодейки-гиены, то богини, а он, развлекая меня экзотической испанской романтикой, красивым баритоном пел душераздирающие танго и читал стихи о жестоких любовных терзаниях.
Вернувшись из легиона, Марио начал преподавать в частной академии, готовившей взрослых слушателей к разного рода экзаменам для получения должности государственного служащего. Полицейские тоже считались государственными служащими; так что среди его бывших учеников вполне могли найтись несколько служителей закона. Не исключено, что через кого-нибудь из них я смогла бы выйти на полицейских, занимающихся делом Вэнса.
— Неужели ты действительно собираешься расследовать убийство этого альфонса? — удивился Эстевез. Мое общение с Родни ревнивый испанец с самого начала не одобрял. — Тебе что, нечем больше заняться?
— В любом случае я собиралась написать детектив про испанскую полицию, — сказала я. — А так у меня будет предлог поближе познакомиться с методами ее работы. Кроме того, я неплохо знала Вэнса и наверняка смогу помочь следствию. Ты не можешь вывести меня на кого-либо из полицейского комиссариата Ситжеса?
— Ситжеса… — наморщил лоб Марио. — Я не уверен, но, кажется, один мой ученик работает то ли там, то ли в Сан-Педро-де-Рибас.
— А у тебя с этим учеником хорошие отношения? Он выполнит твою просьбу, если ты замолвишь за меня словечко?
— Думаю, да, — усмехнулся Эстевез. — Тамайо мне по гроб жизни обязан. Если бы не я, он ни за что не сдал бы экзамен на место полицейского.
— Ты что, был в экзаменационной комиссии?
— Да нет. Просто через одного моего приятеля из Иностранного легиона достал для Пепе билеты. Парень он приятный, душевный, ничего не скажешь, но малость туповат, а благодаря мне он на все вопросы заранее шпаргалки заготовил. Высший балл получил.
— Здорово, — оценила я. — Может, позвонишь ему прямо сейчас? Вдруг повезет, и окажется, что он работает в комиссариате Ситжеса?
— Ладно, — вздохнул Марио. — Я попрошу его встретиться с тобой, но обо всем остальном договариваться с ним будешь сама.
— Ты просто чудо, — обрадовалась я.
К моему предложению о сотрудничестве и братской интернациональной взаимопомощи по-, лицейский инспектор Пепе Тамайо отнесся без особого энтузиазма, но, памятуя об оказанной ему Эстевезом услуге, согласился увидеться со мной на следующий день. Мы договорились встретиться после обеда под Триумфальной аркой, и я, вкратце описав свою внешность, поинтересовалась, как выглядит Пепе.