Возвращение блудной мумии
Шрифт:
— Не думаю, Выключая компьютер, Родни выглядел расстроенным. Он выругался, а потом кому-то позвонил.
— Кому? О чем он разговаривал?
— Понятия не имею. Я как раз в этот момент вышел на кухню, решил посуду помыть. Мы ее около недели не мыли.
— Ты вообще ничего нерасслышал?
— Почти ничего. Да я, честно говоря, особо и не прислушивался. Кажется, Родни говорил, что это то ли очень важно, то ли очень срочно. Потом он назвал какое-то имя. По-моему, он пытался что-то выяснить об этой женщине…
— Какое имя?
— Женское. Сейчас вспомню. Джоанна, что ли…
— Может
— Джейн Уирри? А кто такая — Джейн Уирри?
— Да так, одна шарлатанка. Холистический Внутренний Дизайнер.
— Нет, это была не Джейн. Я точно запомнил, что ее звали Джоання. есть такая туалетная вода. Ее всегда использовала одна моя подружка. Джоанна… а как же дальше? У меня еще возникла какая-то ассоциация с университетом, с мастерской степенью, кажется. Да! Точно! Джоанна Мастере.
— А еще что-нибудь ты помнишь?
— Нет, больше ничего, — покачал головой Тэд и поставил передо мной дымящуюся чашку. — Я ведь не прислушивался. Родни только тем и занимался, что с женщинами разговаривал. Звонил по всем объявлениям языкового обмена. У него было хобби — заставить даму раскошелиться. Да ты сама, наверное, знаешь.
— Знаю, — кивнула я. — У Вэнса что же, действительно было так плохо с деньгами?
— Да нет. Родни преподавал английский, как и я. Зарабатывал, правда, поменьше, поскольку не знал испанского, но на жизнь хватало. Дело было не столько в деньгах, сколько в принципе. “Раскручивая” женщин, Вэнс воплощал в жизнь концепцию прогрессивного мужского феминизма.
— Как это? — удивилась я.
— Очень просто. Раньше как было? Мужчины платили за женщин, а женщины ими восхищались. Теперь феминистки все наизнанку вывернули. Американки принципиально сами за себя платят, а если мужчина захочет их чашечкой кофе угостить, его тут же обвиняют в мужском шовинизме и сексуальных злоупотреблениях. Вот Родни и решил продвинуть феминизм еще дальше и превратить мужчин в слабей пол, чтобы они сейчас жили так же хорошо и беззаботно, как женщины раньше. Пусть, мол, бабы вкалывают на службе, делают карьеру, воюют, доминируют в свое удовольствие и нас, миленьких, слабеньких и ласковых, содержат. Как говорится, за что боролись, на то и напоролись.
— Весьма здравая мысль, — кивнула я. — Кстати, в последнее время она становится все более популярной. Вокруг моих русских подружек, которые хорошо зарабатывают, буквально стаями вьются безработные мужики, старательно пытающиеся сесть им на шею. Даже мой испанский novio постоянно твердит, чтобы я ехала в Голливуд писать сценарии, стала миллионершей, а он бы тогда бросил работу и жил припеваючи за мой счет.
— Я бы тоже не отказался пожить за чей-нибудь счет, — вздохнул Тэдди. — Только, к сожалению, я не обладаю талантами Родни.
— А в компьютерах ты хорошо разбираешься? — спросила я. — Говорят, в компьютере остается информация обо всех запросах, сделанных в Интернете. Мы не можем узнать, какие именно электронные страницы просматривал Родни в четверг? Еще лучше было бы получить доступ к его электронной почте.
— Понятия не имею, как это сделать, — развел руками Пиддингтон. — К сожалению, в таких. вопросах я ничего не смыслю. Тут нужен специалист. Теоретически этим должна была бы заняться полиция, хотя, с другой стороны, полиция не знает, что Родни в четверг что-то искал в Интернете. Впрочем, не думаю, что тебе это поможет. Я почти уверен, что Вэнс не нашел того, что искал.
— И все-таки стоит подкинуть полиции идею заняться компьютером, — задумчиво произнесла я.
Вернувшись домой, я первым делом позвонила инспектору Тамайо и, вкратце изложив ему итоги разговора с Тэдди, предложила в срочном порядке направить к Пиддингтону специалиста, который выяснил бы, какую информацию Родни искал в Интернете.
Похоже, эта идея не слишком вдохновила Пене. Сладко зевнув в телефонную мембрану, инспектор произнес традиционное “maeana mismo”, а я, следуя правилам игры, сделала вид, что поверила ему.
Затем я выяснила, что телефонная компания так до сих пор и не прислала номера, по которым звонили из квартиры Вэнса, чему ни капельки не удивилась. “Маёапа mismo” ведь понятие растяжимое. В итоге мы договорились встретиться на следующий день в пять часов вечера около метро “Уркинаона” и неожиданно заявиться на очередное собрание группы Творческой поддержки, чтобы застать врасплох всю теплую компанию, а заодно и убийцу, если, конечно, таковой (или таковая) там будет присутствовать.
На четверг выпал какой-то очередной каталонский праздник, и мой novio не работал. Воспользовавшись этим приятным обстоятельством, я уговорила его за компанию со мной с утра пораньше смотаться в Ситжес. Примерно представляя, где именно было обнаружено тело Родни Вэнса, я решила пошастать по берегу в поисках улик.
Идея, как и большинство прочих моих затей, была достаточно бредовая. Точное место убийства не обнаружила даже полиция, так что я понятия не имела, где именно следует искать улики и какими они могут быть. Ползать с лупой по тянущимся на несколько километров каменистым обрывам в поисках непонятно чего явно не имело смысла, но в подобных случая я использовала свой излюбленный принцип: пойдем в баню, заодно и помоемся.
Всегда приятно в жаркий солнечный день пройтись по живописному скалистому берегу, искупаться и позагорать, а если совместить эти удовольствия с волнующим процессом поиска улик, прогулка приобретет восхитительную целенаправленность, и выходной будет просто-таки отменным.
На всякий случай я не стала посвящать Марио в свои планы. Бурная латинская романтичность причудливым образом сочеталась в душе спецназовца-тангеро с типичным для “жертвы капитализма” патологическим практицизмом.
Затрачивать усилия на не приносящую никакой ощутимой выгоды ерунду вроде погони за преступниками мой novio категорически не желал, а ползанье по скалам на жаре в поисках улик он непременно отнес бы к категории наиболее абсурдных и абсолютно бессмысленных занятий. Эстевез вообще не признавал деятельность, не приносящую никакой практической пользы, а получение удовольствия от процесса, в отличие от меня, он пользой почему-то не считал.