Возвращение Цезаря (Повести и рассказы)
Шрифт:
— А если по голове? (И помотал ведром.) Если по черепушке? (И волосы его шевельнулись.)
Он стал подходить к Малинкину.
Медленно подходил. Щурился, целил глазом: ему хотелось грохнуть Малинкина по голове ведром. Нет! Это опасная глупость. Лучше пугнуть его.
…Малинкин пятился.
— Убью! — взревел Владимир Петрович (а сидевшее в нем трезвое смеялось). Крик его пронесся и, странное дело, с собой понес Владимира Петровича.
Пришло нежданное. Не собирался драться Владимир Петрович, но Малинкин побежал от него к
Ведро катилось к воде. Владимир Петрович побежал охватить, пока оно не ушло в воду. Так, мимоходом, он лягнул Малинкина в бок. И вдруг темный восторг охватил его.
Владимир Петрович стал бить Малинкина.
Он сразу пресек попытку Малинкина удрать — пихнул его на песок. Затем стал вколачивать ногу в малинкинские бока, в дряблый его живот. Пинал и спрашивал:
— А в почку хочешь?… В почку хочешь?…
— Уйди, — хрипел Малинкин. — Убьешь…
«И убью…» Владимир Петрович сгреб Малинкина и мокрого, осыпанного песком пихнул в лодку. Толкнул ее.
Лодка двинулась в туман. Малинкин сидел, держа бока. Лицо его озабоченное. Он прислушивался к чему-то в себе.
— Вот, помочусь кровью, — сказал он с упреком Владимиру Петровичу.
Разгон, приданный лодке, был силен: она вошла в уплывающий туман и скрылась в нем. Владимир Петрович крикнул вслед:
— Пикнешь, с потрохами съем! Все наружу выверну, малявка лупоглазая!
— Бандит, — отозвался Малинкин.
— Дрянь ползучая! — заорал Владимир Петрович.
Он умылся и успокоился. Да и неотложное дело ждало. Он занялся рыбой: снимал ее с крючков. С ершами не церемонился: наступал пяткой и выдирал крючок с жабрами и кишками.
— Черт их знает, как заглатывают, — ворчал он.
Так добрался до кастрючков. Они были ничего, энергичные. Владимир Петрович смоделировал ход малинкинской дремучей мысли. Тот, конечно, уверен: выкинет он кастрючков от греха в воду. Сначала так и хотел — не брался за них, авось уйдут с крючков. Но теперь он возьмет и употребит кастрючков. Обоих.
А хороши… Один кастрюк был на полкило, другой — верных два. Владимир Петрович засмеялся и сказал:
— Съем! Так их, Калинкиных-Малинкиных!
Сказал и оглянулся — никого нет вокруг? Он был один, только чернявый куличок бегал на своих красных ходульках. Взглянул на часы — шесть.
Пора завтракать.
Владимир Петрович не стал вынимать другие переметы, он спешил сварить уху: и соскучился за неделю, и деликатная это рыба — кастрючки. Следовало торопиться. Сначала надо ершей, как есть, в соплях, сунуть в кипяток. Когда сварятся, отцедить их и в отвар запустить кастрючка, да лаврового листика, да перчика, да пару картофелин. (Под ложечкой засосало, рот наполнился слюной.)
— А другого изжарю! — крикнул Владимир Петрович.
Эта мысль
С котелком — по воду, в лес — за дровами.
Повесил котелок и, встав на четвереньки, раздул костер.
Кастрючков Владимир Петрович, чтобы не уснули, обложил крапивой, ершей ополоснул. Как есть, непотрошеными, побросал их в котелок: забулькало, зашипело, разлился вкусный запах, обнял каждую жилку на листиках.
Когда глаза ершей побелели, Владимир Петрович сцедил навар и выбросил в кусты разваренных ершей. Снова повесил котелок на огонь. И взялся за кастрючков.
Сладость такой ухи заключена в возможности сунуть еще живую, шевелящуюся рыбу в кипяток. Секунды решают дело!
Так — промахнешься, и получится хлебово, попадешь в точку — божественная еда, надолго врезающаяся в желудочную память.
Владимир Петрович распял осетрика. Для этого употребил вилку. Выдрал потроха. Перевернул, снова пронзил вилкой и сострогал спинные и боковые жучки.
И кровоточащую, бьющуюся, он бултыхнул рыбу в котелок.
Осетрик выгнулся, умер и поглядел на него белыми глазами.
Старик
Часов около девяти (стали холодеть тени) подошел теплоход «Буран». Он опаздывал и причаливал торопливо, прижимая струю к дебаркадеру. Матрос, смахивающий на Ваньку-Контактыча, прыгнул на дебаркадер и стал приматывать канат.
С грохотом упал окованный в железо трап.
Деревенские женщины (они ехали в город с грибами) помогли Владимиру Петровичу внести багаж: палатку, чемодан и рюкзаки. Это была приятная деревенская помощь.
Теплоход отчалил.
Владимир Петрович перенес вещи к аварийной шлюпке, крашенной белилами, и сел на чемодан.
Осмотрелся — где серебряный старичок? Тот здесь, рядом, Владимир Петрович знал это из присланной Иваном телеграммы. Но где сам Контактыч?
Гремела машина. Поселок, уменьшаясь, быстро уходил в прошлое со всей сумятицей, пережитыми радостями и страхом (и отличной местью за него).
Владимир Петрович думал о серебряном старичке. Главное, не робеть. Согнув, он опять ощутил налитые силой руки. Ничего, он в форме.
А работа предстоит страшная. Надо стремительно переродиться из бывшего геодезиста, зава фотолабораторией в члены научного коллектива. Стать ученым, со степенью.
Это — размах!
Но как вести разговор со старичком? Что бы он сам говорил на его месте?
Конечно, пути старикашечки неисповедимы, но если их смоделировать…
Итак, поставит дедуля проверочные вопросы. Тогда и следует товар показать (а кое-что — припрятать).
Если старикашечка двусмыслен?… Будет казаться, что трогаешь его настоящую кожицу, а это одежда. Он снимает ее, придя домой, и вешает на крючок.