Возвращение домой

Грэй Джина

Сара понимала: единственное, чего они хотят, — продать свои акции. Заседание правления назначили через неделю после похорон. За день до заседания Сара все еще колебалась — какое решение принять. Внезапно к ней пришел Рурк.

Они все еще жили через холл, но Сара, после оглашения завещания ни разу не появившаяся в офисе, не видела Рурка после похорон. Когда она открыла дверь, ее сердце подпрыгнуло.

— Рурк.

— Привет, Сара. Можно войти?

— Конечно. — Она отступила, держа дверь широко открытой, и когда он прошел, сразу отреагировала на его

близость. Боже, как она соскучилась по нему.

Сара провела его в гостиную очень взволнованная. Она ожидала, что он сядет рядом с ней на диван, но он предпочел одно из кресел с противоположной стороны кофейного столика. Сейчас только Сара заметила, что у него в руке кейс, и внутри что-то оборвалось. Он пришел по делу. Только по делу. Она села очень прямо и подняла подбородок.

— Зачем ты хотел видеть меня?

— Прежде чем я отвечу, можешь ли ты мне кое-что сказать?

— Да, если сумею.

— Я уверен, тебе известно, что на завтрашнем заседании правления Пол собирается поднять вопрос о передаче компании на распродажу. Я бы хотел знать, как ты станешь голосовать.

— Понятно. — Сара сняла мифическую пушинку с юбки. — Я еще окончательно не решила.

— Но ты склоняешься к тому, чтобы пустить на распродажу. Да?

— А что, если да? — Она вскочила и нервной походкой подошла к дверям террасы. Сложив руки перед собой, Сара повернулась и посмотрела на Рурка. — Приведи мне хоть один убедительный довод, почему я должна следовать пожеланию Эвелин. Она меня отдала чужим людям. Осудила на ужасную жизнь. Не вспоминала обо мне до тех пор, пока я ей не понадобилась. Все, что она в конце концов сказала: «Мне жаль». Неужели этих слов достаточно? Так вот — нет!

Она снова отвернулась к окну, стараясь сдержать слезы. Сердце билось, как будто она пробежала целую милю без остановки.

— Почему бы мне не взять деньги и не сбежать?

— Конечно, твое право. Но прежде чем ты примешь решение, я бы хотел, чтобы ты сделала мне одно одолжение.

— Какое?

Рурк открыл кейс и вынул три тетради. Две в дешевой обложке и одна в дорогой кожаной.

— Это три тетрадки из дневников Эвелин. Я отметил некоторые места. Прочти их. Я тебя прошу.

Сара уставилась на тетрадки, испытывая одновременно и искушение, и неприятие.

— Не знаю, Рурк, это ведь очень личное.

— Да, верно. Эвелин написала еще и письмо, в дополнение к дневникам, которые она просила использовать по моему усмотрению, как сам решу — показывать тебе их или нет. Есть много других тетрадей, может, ты захочешь почитать их потом. Но эти — лучше сейчас.

Он положил их на кофейный столик и встал.

— Единственное, о чем я прошу, прочти их до принятия решения.

Рурк пошел к двери, остановился на пороге, обернулся.

— Я люблю тебя, Сара. Я знаю, ты в этом сомневаешься. Я понимаю, ты и должна думать, что я произношу подобные слова с одной-единственной целью — удержать контроль над «Эв». Но это неправда. Я хочу, чтобы наш брак продолжался, мне невыносима мысль о жизни без тебя. Надеюсь, когда прочтешь дневники, ты

посмотришь на все происходящее иначе. — Он повернулся и вышел.

Как могут личные дневники Эвелин убедить ее в чувствах Рурка? Когда дверь, закрывшись, щелкнула, Сара уставилась на три тетради. Неужели там есть ответы на ее вопросы?

Она хотела найти их, надеялась на это, но сейчас, когда подошло время, засомневалась — а хочет ли она знать? Очень долго молодая женщина просто смотрела на тетради, волнение и страх скрутили желудок.

Наконец Сара взяла дневники и понесла в спальню. Чтобы дать себе время обрести мужество, положила их на кровать и стала готовиться ко сну. Приняла душ, надела ночную рубашку, залезла под одеяло и взяла самую старую тетрадь. Она начата за год до ее рождения. Первая запись от 11 мая.

Сара откинулась на подушки и начала читать девичий почерк Эвелин. В груди заныло.

«Я просто не в себе. Да-да! Меня может разорвать на части от восторга! Ларри Бейнбридж пригласил меня на свидание…»

Примерно через два часа Сара закрыла вторую тетрадь. Все еще держа ее у себя на коленях, она рассеянно гладила пальцами потрепанную обложку, уставившись в пространство.

Изнасилована. Она закрыла глаза, сжала губы, как будто этим могла обуздать больные чувства. Она никак не ожидала этого.

Наконец-то она поняла свою мать и те силы, которые двигали ею в молодости. Из прочитанного перед ней возникал образ наивной Эвелин, девушки, жаждавшей любви. Сара чувствовала боль, разочарование, унижение, которые пришлось перенести Эвелин не только из-за Ларри Бейнбриджа, но и из-за руководителей колледжа. Как ужасно оказаться совершенно одинокой, без денег, испуганной, не иметь никого на свете, к кому можно было бы обратиться.

Читая душераздирающие излияния Эвелин, Сара чувствовала боль из-за потерянной невинности матери, сочувствие к ужасу и гневу, которые она пережила после насилия. Сара остро ощущала страх матери — что ей делать с нежеланным ребенком, ее беспокойство — она не сможет любить этого ребенка, ее решимость оградить Сару от детства, лишенного любви, такого, которое ей пришлось испытать самой.

Конечно, мало радости узнать, что была зачата не в любви, не в порыве страсти, а через грубый акт насилия. Но по крайней мере Сара поняла, почему Эвелин ее отдала. И не могла винить ее за это. На месте Эвелин она сама могла бы сделать то же самое.

И хотя было очень больно, Сара знала, почему Эвелин не захотела сблизиться с ней в последние шесть месяцев.

Сара убрала потрепанный дневник, а вместо него пристроила на коленях другой, в дорогом кожаном переплете. Провела пальцами по золотым буквам. Это были записи нынешнего года, большая часть которых относится ко времени, когда Сара уже появилась в жизни Эвелин. Рука дрожала, открывая тетрадь в том месте, где лежала закладка.

Запись, сделанная в тот вечер, когда Эвелин приняла решение отыскать ее. Следующая — после первой встречи с Сарой.