Возвращение Ибадуллы
Шрифт:
И вдруг кто-то сказал в магазине, когда Амина уже выходила из двери:
— Его отравили персиками. Фанатики ненавидели Мохаммед-Рахима!
Вернувшись домой, Амина, как автомат, привычными движениями приготовляла обед, прислуживала мужчинам, убирала посуду. Потом сил не стало.
Младший сын спал. Старший был голоден, но мальчик привык соблюдать тишину и ждать. Чувствуя неладное, он прижался к матери и засунул голову под черное покрывало, которое она нарочно не сняла, сойдя вниз, чтобы никто не видел выражения ее
Амина очнулась от скрипа лестницы: кто-то из мужчин спустился во двор и через минуту поднялся обратно. Младший мальчик проснулся и попросил тоненьким жалобным голосом:
— Мама, есть…
Женщина сбросила на пол мешавшую ей паранджу, взяла ребенка, схватила за руку старшего и сказала:
— Пойдем.
IV
Этим утром жена сказала Суфи Османову:
— Мой Суфи, ты можешь узнать любые фрукты, как только их увидишь. И правда, ты знаешь все, что растет в наших садах. Почему бы тебе не пойти к следователю и не взглянуть на отравленные персики?
Мысль об экспертизе сразу воспламенила Суфи. Он представил себе, как он назовет хозяина сада, как туда пойдут, хозяин вспомнит, кому продал… Суфи увидел себя главным человеком, раскрывшим подлых убийц.
Но не прошел Суфи и половины площади перед городской крепостью — Арком, как им овладели сомнения. Вдруг он ошибется? Персики полежали, лишились вида. Они могут быть и привозными. Суфи выставит себя на посмешище.
И Суфи отправился в вербовочную контору, оформил документы, получил аванс и путевку к новому месту работы. На это ушло утро.
От вербовщика Суфи пошел проститься с товарищами. На заводе все говорили об убийстве ученого Мохаммед-Рахима. Рабочие хорошо знали историка как лектора и агитатора, от них Суфи лучше понял значение преступления и серьезность подсказанного ему женой шага.
В начале шестого часа вечера Суфи оказался вблизи городского управления милиции. Недалеко от двери он помедлил. Измучившись, понимая, что уже наступает вечер и дома жена изнывает от волнения, Суфи сказал себе:
— Слушай, будь мужчиной, возьми себя за шиворот.
Просунувшись в неудобное, слишком высокое для него окошко, Суфи покраснел, как слива, но, сознавая, что путь назад отрезан, решительно заявил о желании сделать важное сообщение.
Дальше все получилось просто. Следователь оказался знакомым, он захаживал к Суфи за фруктами, они беседовали о садоводстве. Поэтому, как показалось Суфи, следователь не удивился.
Скоро принесли банку с притертой пробкой; внутри, в какой-то жидкости, были четыре персика. Персики немного окрасили прозрачную жидкость, но были отлично видны и казались совсем, как с дерева.
Суфи осторожно повертел банку и поставил ее на стол.
— Плохо, — сказал он, — напрасно я
— Но почему плохо и почему напрасно, товарищ Османов? — спросил следователь, следивший за быстрой сменой выражений на живом лице маленького любителя садоводства.
— Почему плохо? Э-эх… Суфи считал, что все знает… Тут не могут быть мои персики, а у кого есть такие же, не знаю. В городе ни у кого нет.
— А почему они не могут быть ваши?
— В этом году я еще не продавал персиков.
— А разве третьего дня у вас не брал персики Садык Исмаилов?
Слова следователя основывались на показаниях по делу покушения на Тургунбаева, чего Суфи не мог знать. Именно тот факт, что его персики могли быть только у Исмаилова, и мешал Суфи узнать их. Он сразу был сбит с толку мыслью о невозможности этого и так озабочен, что не обратил внимания на удивительную осведомленность следователя. Суфи подтвердил:
— Да. Но тут не могут быть мои персики. С чего бы им быть тут?
— Не думайте об этом, товарищ Османов. Помните о смерти нашего Мохаммед-Рахима и смотрите внимательно, помогите нам.
Следователь вызвал кого-то и приказал принести поднос. Персики выложили на него. От острого запаха жидкости у Суфи защипало в носу и глазах, но он ясно увидел на одном из плодов темную выпуклость, похожую на бородавку. Он выпрямился и, вытирая глаза, прошептал:
— Клянусь, этот персик — мой.
V
Амина прокралась по двору. Она дрожала от страха: вдруг ее заметит Садык. Женщина неслышно открыла калитку, пропустила сына и бесшумно закрыла за собой дверь.
Уже вечерело, и узкий тихий переулок был в тени. Двери дома старого Мослима-Аделя были почти рядом. Амине казалось, что ее стука не слышат, а постучать сильнее она боялась. Наконец во дворе раздался громкий голос старшей внучки Мослима:
— Да входите же, дверь не заперта!.. Эй, вот так чудо! Затворница пришла в гости к соседям! — весело встретила Амину молодая женщина. — Входи, входи, по старой поговорке, с гостем в дом входит бог. Но что с тобой, что случилось, женщина? — прервала свою шутливую речь веселая внучка старого учителя, увидев лицо гостьи.
— Скажи, он дома?
— Он наверху.
Как трудно было подниматься по лестнице. Ступени казались бесконечными…
…Теперь у Амины совсем не осталось сил. Если бы пожар охватил город, все равно она не смогла бы пошевелиться. И произнести одно слово было бы мученьем.
Амина смотрела, как Мослим быстро говорил со своим сыном и как тот поспешно ушел. С запиской куда-то убежала внучка.
Амине было все равно. Она рассказала всю правду, кроме того, как с ней обращался муж. Это не нужно, это ее собственный позор и горе, и никто о них не узнает.