Возвращение из Индии
Шрифт:
Но бумаги турагента явственно свидетельствовали о том, что день назад мистер Лазар попросил заказать место в самолете и для его жены тоже — с открытой датой вылета. «Это, наверное, потому, — попытался я объяснить самому себе, — что она не была до конца уверена в моем согласии».
— Наверное, она хотела подстраховаться.
— Вполне возможно, — вежливо согласились турагенты. — Но тем не менее не забудьте напомнить ей о необходимости иметь справку о прививках.
Именно в этот момент я ощутил первую тень, опустившуюся на то ощущение радости, которое только-только стало охватывать меня. Ведь я вообразил, что предстоит энергичное,
Но был ли у меня обратный путь? Мог ли я отыграть обратно?
Сидя этим поздним утром напротив банковского служащего в ожидании валюты, я видел свой, теперь уже полностью действительный заграничный паспорт в изящных руках Ханны, которая потратила все это утро на то, чтобы сопровождать меня от одной конторы к другой, организуя вместо меня все необходимое, как если бы я был стопроцентным инвалидом. Какого черта жена Лазара решила составить нам компанию? Было ли это на самом деле как-то связано со здоровьем ее дочери или по какой-то неведомой мне причине ситуация потребовала усиления родительского присутствия? При всем при том я все еще надеялся, что миссис Лазар откажется от своего намерения в самую последнюю минуту. Мне совсем не нравились ее постоянная забота и дружелюбные улыбки. Она могла только усложнить и затормозить наше путешествие, думал я, рассчитываясь с ее клерком, от которого получил обратно свой паспорт, и со смирением отвергая ее предложение сопровождать меня до медицинского пункта, где я мог сделать необходимые прививки, за которые, судя по всему, она тоже собиралась заплатить.
Я оседлал свою «хонду» и помчался в это место, чтобы уткнуться в дверь, наглухо закрытую в связи с забастовкой медсестер.
И в то время, пока я бродил по коридорам, ища выход из создавшегося положения, я наткнулся на старого, еще по медицинскому колледжу, приятеля. Его выгнали с четвертого курса из-за какой-то истории с девушкой, на которой он впоследствии женился, — сейчас он работал здесь в качестве секретаря районного управления здравоохранения. Мы дружески обнялись; а когда он услышал о предстоящем путешествии в Индию, порадовался за меня. Когда же я сказал, что все, абсолютно все, мои расходы будут щедро оплачены, обхватил меня за шею в полном восхищении и сказал с нескрываемой завистью:
— Ты умный сукин сын, вот кто ты. Умный и скромный сукин сын. И еще везучий… каким ты был всегда. Чего бы я только не дал, чтобы оказаться на твоем месте…
И немедленно вслед за тем он поспешил к какой-то двери, куда и втолкнул меня. Это оказалась комната медсестер. Открыв стеклянную дверцу шкафа, заставленного разноцветными рядами бутылочек и ампул, напоминающими радугу, он сказал, ухмыляясь:
— Наш бар к вашим услугам, сэр. Здесь вы можете найти защиту от любой напасти, какую знает медицина.
И пока я разглядывал экзотические наклейки, он достал стерильный шприц из выдвижного ящичка и предложил свои услуги, как-никак на две трети он мог считать себя врачом.
— Ты не боишься? — воскликнул он с непостижимым весельем, держа шприц на ладони.
Но я, неожиданно
— Нет, — сказал я. — Лучше дай мне шприц, и я найду кого-нибудь в нашей больнице. А теперь поставь врачебный штемпель на сертификате.
Он неохотно согласился. Нашел желтый сертификат о вакцинации, поставил на нем необходимый штемпель и завел долгий и скучный разговор, стараясь вызвать из прошлого имена былых приятелей, с которыми мы вместе учились, и все глубже погружаясь в ностальгию о бесшабашных студенческих днях. Кончилось тем, что он пригласил меня выпить по чашке кофе.
Когда мы оказались в маленьком мрачном кафетерии и уселись среди разных правительственных клерков рядом с огромной витриной, на которой первые капли дождя уже прочертили полосы, я вдруг подумал об изнурительном дне, ожидавшем меня, и о том, каким образом я доберусь до Иерусалима, чтобы попрощаться с родителями. Вполуха слушал моего собеседника, искавшего причины своих академических неудач и обвинявшего во всем предвзятое отношение к нему преподавателей. Кончилось тем, что я встал, внезапно оборвав разговор, и сказал ему:
— Послушай… мне пора. Давай еще раз на минутку заглянем в твой… бар.
И мы вернулись в комнату для прививок, где я, открыв стенной шкаф, набрал дополнительно несколько ампул с вакциной от холеры и малярии, а также от гепатита. Я добавил к этому несколько шприцов в стерильной упаковке и попросил моего приятеля заполнить два удостоверения о прививке без указания имени. Он великодушно сделал все, что я просил, но под конец не смог удержаться, чтобы не съязвить:
— Ну, похоже, ты теперь набил свой саквояж для путешествия до самого верха.
Меня уже била предстартовая лихорадка, пронизанная неясной и гнетущей тревогой, так что когда я добрался до больницы на своем мотоцикле, промокнув под дождем до костей, я вдруг ощутил, насколько мне чуждо это место, которому я отдавал всю свою любовь и силы в течение всего последнего года. Несмотря на объявленную профсоюзом медсестер забастовку, начавшуюся этим утром, все показалось мне работающим как обычно, и я поспешил в палаты лишь для того, чтобы убедиться в полном отсутствии персонала, за исключением рабочей смены медсестер, которые, как мне показалось, были немного удивлены, увидев меня.
— Вы? — Они хихикали не без лукавства. Похоже было, что Хишин сообщил всем и каждому, что я отправляюсь в Индию.
Я натянул свой халат с вышитым красным по белому над карманом «Биньямин Рубин» и пошел искать Хишина, но его, как оказалось, срочно вызвали в операционную. Молодая женщина, которую он оперировал прошлым утром… Моим первым порывом было поспешить вслед за ним, но я знал, что другой ординатор, мой соперник, окажется там тоже, и я буду просто лишним, да еще рискую наткнуться на презрительные и столь болезненные для меня недоумения, прежде чем я успею произнести хоть одно слово… и решил не вмешиваться в естественный ход событий, а вместо этого просто навестить больных, лежащих в палате. Но старшая сестра, дама благородного вида лет шестидесяти, которая сидела в своем углу в обычной своей одежде, что должно было означать ее солидарность с бастующим персоналом, к которому сама она тем не менее не присоединилась, поднялась и остановила меня: