Возвращение к любви
Шрифт:
— Ты рада такому гостю, как я? — с деланным весельем спросил он.
— Если гость пришел с добром…
— Так вот подумал я, ты одна-одинешенька…
— Почему? — улыбнулась Тинка. — У меня сегодня нет отбою от гостей. Побывал Кырнич, теперь вы… — Лицо у Тинки было бледное, как у человека, который долго не выходил из дому. Зато губы полные, румяные, они так и притягивали к себе Мирчу.
— Кырнич побывал? И по какому такому делу?
— Я его пригласила. Он исправил ту штуку на стенке. Из-за нее телевизор не работал.
По ее прямому взгляду и четкому ответу Мирча понял, что напрасно подозревал
— Дорогая Тинка, в следующий раз зови меня чинить твою розетку!
— Да? Спасибо… — улыбнулась Тинка. Она стояла прямо перед ним, и Мирча, не долго думая, положил ей руки на плечи.
— Оборву тебе уши, — сказала она, но не отстранилась. С Мирчей она чувствовала себя свободней, она хорошо знала его Кристину, бывала у них в доме. Это, собственно говоря, и заставляло ее не открывать ему двери. А теперь Мирча вошел без разрешения. — Вернешься домой без ушей и посмотришь, что тебе скажет жена! — добавила она.
— Не беспокойся, — усмехнулся Мирча. — Пока дойду до дому, уши отрастут, и она ничего не заметит. — Он прикоснулся ладонью к вискам Тинки и пальцами стал разглаживать ее волосы. — Слушай Тинка, дорогая, что я хотел сказать…
— Веди себя приличнее и говори, в чем дело, — увернулась Тинка и села на диван.
— Скажу, Тинкуца, скажу… — заторопился Мирча и сел рядом с ней. Почувствовав ее близость, он смешался.
— Так что же ты хотел мне сказать?..
— Ты знаешь, что Мога уезжает? — Мирча наклонился к Тинке, стараясь заглянуть в глаза, как бы ища в них ответа, но, увидев ее полураскрытые губы, мягко, боясь напугать, обнял ее за талию. Ее тело было таким горячим, что Мирче показалось, что рука его может растаять от такого жара.
— Сиди спокойно…
Но Тинка не оттолкнула его, ей нравилось сидеть рядом с этим молодым мужчиной, который обнимал ее сильной рукой. Словно она неожиданно нашла в нем надежную опору… А Костика отыскал ее губы и стал отчаянно целовать их.
Тинка пыталась освободиться из его объятий, но почувствовала вдруг, что силы покидают ее, и подчинилась ему…
Диктор объявил вечернюю программу передач. На какую-то секунду он мелькнул перед нею, и ей показалось, что молодой человек с экрана иронически улыбается… Она мысленно содрогнулась оттого, что в этой комнате присутствует кто-то третий. Тинка зажмурилась, и, когда снова открыла глаза, диктор исчез с экрана.
— Вот, значит, как… — обернулась она к Мирче и потянула его за кончик уха. Затем вскочила с дивана, вышла в переднюю, повернула ключ в дверях и вернулась в комнату.
— Глянь, как ты измял мне блузку, — сказала Тинка и, словно желая расправить складки, задумчиво провела рукой по упругой груди, затем опустила ее. — Жаль портить такое добро, — она несколькими движениями сбросила с себя блузку и юбку, оставшись в одной рубашке.
— Раз ты польстился на чужую женщину… — засмеялась она и обхватила его своими мягкими руками, — теперь уж не отделаешься…
Их обоих словно захватил налетевший вихрь…
Появление в селе нового человека никогда не проходит незамеченным. Поэтому Савва Ходиниту, узнав, что приехал прокурор из самого Кишинева, сильно испугался. Он был уверен, что прокурор приехал из-за него. Кроме того, как он слышал, кишиневский
И с минуты на минуту Ходиниту ждал вызова. Он был выбит из колеи и ничего не мог делать ни по дому, ни на работе. Часа два он валялся в постели, затем какая-то неведомая сила подняла его на ноги и выгнала вон. Он крутился во дворе — то подметал снег, то возился в сарае, то хватался за лопату и начинал сгребать уголь, который и без того хорошо уложен, то спускался в погреб нацедить кувшинчик вина и тут же махал на это рукой — не было никакой охоты выпить… То и дело поглядывал на ворота: не видно ли где милиционера? Люди проходили мимо, кое-кто с ним здоровался, спрашивал, что поделывает, на что Савва угрюмо отвечал: «Вот, стою!» — но зачем он стоит у ворот, не мог бы объяснить даже Килине. Он, замирая, думал, что, когда Килина вернется из больницы, она может не застать его дома…
Терпеть такую муку было свыше сил. И вот сегодня после обеда, намаявшись от беготни к воротам и обратно, Савва Ходиниту надвинул шапку до бровей и, как был, в одном костюме, торопливо направился в правление.
Но вошел не сразу. Несколько раз он прогулялся под окнами кабинета Моги, высматривая в них Лянку. По дороге у него немного прояснилось в голове, и Савва решил, что должен обязательно найти агронома и на коленях просить у него прощения.
Но в кабинете никого не было видно, и тогда Савва открыл дверь в вестибюль и спросил моша Костаке, где агроном.
— Был здесь утром с прокурором из Кишинева, — ответил тот.
— Не знаешь, придет ли еще сюда?
— Может, и придет… Если он тебе нужен, жди! Я слышал, ты сделал новые ворота для больницы? — поинтересовался мош Костаке.
— Сделал… в тот же день… — ответил Савва. — Повезло мне с мастером Жувалэ…
— Хороший мастер, эге-ге… — вымолвил дед Костаке.
— Божий он человек, не просто мастер! — сказал Савва с каким-то умилением в голосе. — Если бы не он, кто знает, чего бы я натворил еще! Словно ума лишился!… — Савва обрадовался, что нашелся человек, которому можно объяснить, что произошло тогда с ним в больнице. — Дай бог ему здоровья!..
— С каких это пор ты в таких хороших отношениях со всевышним? — спросил мош Костаке. — Еще недавно ты поминал его совсем иначе… — с иронией продолжал старик, который слышал не раз, как Савва матерился за стаканчиком вина.
Костаке был в курсе всех новостей и событий, помнил, кто, когда и с чем пришел в правление, да и к тому же исполнял роль курьера.
Открылась парадная дверь. Савва испуганно оглянулся. Это был Василе Бошта, раскрасневшийся, как после хорошей гонки. Глаза его сверкали.
— Михаил Яковлевич есть?
— С самого утра все ходят тут… — недовольно пробурчал мош Костаке. «Максим Дмитриевич еще не уехал, а эти уже ищут нового хозяина!» — подумал он, огорченный и недоумевающий, почему же эти люди так скоро меняются. А Боште ответил: — Если Михаил Яковлевич звал тебя, то жди…
Василе Бошта не ответил, звали его или не звали, он подошел к стене, где висели яркие плакаты.
— «Интенсификация сельского хозяйства — гарантия высоких и стабильных урожаев!» — по складам прочитал бывший председатель, затем повторил еще раз, стараясь вникнуть в смысл написанного.