Возвращение короля Коболда
Шрифт:
Она медленно подняла голову, сузив глаза.
— Или ты не знала! Гален, кудесник из Темной Башни. Именно ему полагалось бы ответить на мою жажду своей. Величайшая ведьма и величайший чародей королевства вместе, разве такое не самое подходящее? Но он единственный из всех мужчин никогда не приходил ко мне, свинья! О, он скажет вам, что в нем чересчур много праведности, чтобы породить ребенка в таком адском мире, и все же истина в том, что он боится ответственности за того ребенка, коего мог бы породить. Трус! Смерд! Свинья!
Она погрузилась в котел, плюясь и ругаясь.
— Адское отродье, трижды ублюдок, недоношенная насмешка над человеком! Его, — закончила хриплым шепотом она, — я ненавижу больше всех!
Костлявые, узловатые старческие руки так сильно стиснули лопатку, что, казалось, дерево должно сломаться.
А затем она прижала вымазанную деревянную лопатку к впалой высохшей груди. Плечи у нее затряслись от сухих рыданий.
— Мой ребенок, — пробормотала она. — О, мой прекрасный, нерожденный милый ребенок!
Рыдания уменьшились и стихли. Затем ведьма медленно подняла глаза.
— Или ты не знала? — Она резко улыбнулась и в ее слезящихся пожелтевших глазах появился сверхъестественный блеск. — Именно он и охраняет вход ко мне и защищает меня... мой нерожденный ребенок, Гарольд, мой сын, мой знакомый! Таким он был и таким он всегда будет теперь — душой, явившейся ко мне из завтра, что некогда могло бы быть.
Гвен уставилась, словно громом пораженная.
— Твой знакомый?..
— Да. — Кивок у старой ведьмы вышел напряженным от иронии. — Мой знакомый и мой сын, мой ребенок, который в силу того, что он некогда мог бы быть и должен бы быть, пребывает теперь со мной, хотя он так никогда и не родился, никогда не вырастет плоть от плоти моей и не покроет свою душу. Гарольд, самый могучий из кудесников, сын старого Галена и Агаты, несостоявшегося союза; так как души наши давно умерли в нас и лежат погребенные в иле и грязи нашей юности.
Она снова повернулась к котлу, медленно помешивая.
— Когда он впервые явился ко мне много лет назад, я не могла понять.
Честно говоря, Род тоже не мог — хотя и начинал подозревать тут галлюцинации. Он гадал, не могло ли длительное одиночество оказать такое воздействие на взрослого человека — изобретение вымышленного товарища.
Но если Агата действительно верила в этого «знакомого», то, возможно, эта галлюцинация помогала ей настолько полностью фокусировать свои силы, что извлекала из нее потенциал до самой последней унции. Это могло объяснить необыкновенную силу ее пси-способностей.
Агата подняла голову, уставясь в пространство.
— Сие казалось мне таким совершенно странным, наичудеснейше странным; но я была одинока и благодарна. Но теперь... — ее дыхание хрипело, словно умирающий орган, — ...теперь я знаю, теперь я понимаю. — Она горько кивнула. — То была нерожденная душа, у которой никогда не было никакого другого дома и никогда не будет.
Она совсем повесила голову, все ее тело обмякло от горя.
После долгого промежутка времени она подняла голову и отыскала глаза Гвен.
— У вас ведь есть сын, не так ли?
При кивке Гвен в улыбке Агаты появился след нежности.
Но улыбка эта посуровела, а затем растаяла; и старая ведьма покачала головой.
— Бедный ребенок, — пробормотала она.
— Бедный ребенок! — Гвен с трудом старалась скрыть возмущение. — Почему, во имя неба, старая Агата?
Агата бросила на нее презрительный взгляд.
— Ты прожила детство ведьмы и еще спрашиваешь?
— Нет, — прошептала, качая головой, Гвен, а затем громче:
— Нет! Настал новый день, Агата, день перемен! Мой сын предъявит права на свое законное место в королевстве, будет охранять народ и получать от него заслуженное уважение!
— Ты так думаешь? — горько улыбнулась старая ведьма.
— Да, я верю в это! Ночь ныне миновала, Агата, страх и невежество исчезли в день перемен. И никогда больше селяне не будут преследовать нас в гневе, страхе и бешеной ненависти!
Старая ведьма кисло улыбнулась и дернула головой в сторону входа в пещеру.
— А это ты слышишь?
Род увидел, как Гвен, нахмурившись, повернулась ко входу в пещеру. Он прислушался и уловил тихое, отдаленное громыхание. И понял, что оно присутствовало уже какое-то время, все приближаясь к ним,
К черту конспирацию.
— Векс! Что это за шум?
— Да то твои дружелюбные селяне, — язвительно улыбнулась старая Агата, — жители двенадцати деревень собрались вместе, последовав за испорченным своим рвением проповедником и явились выкурить старую Агату из ее пещеры и сжечь ее дотла, раз и навсегда.
— Анализ подтвержден, — произнес голос Векса за ухом Рода.
Род прыгнул ко входу в пещеру, схватился за скальный выступ и, наклонившись, посмотрел вниз.
На половине подъема вверх по склону каменные карнизы заполняла клубящаяся масса.
Род резко повернулся обратно к женщинам.
— Она права — это толпа крестьян. У них в руках косы и мотыги.
Внезапный порыв ветра донес до них более громко крик толпы.
— Слышите! — фыркнула Агата, кивая на вход в пещеру. Углы ее рта горько скривились. — Слышите, как они громко требуют моей крови! Еще бы, когда их подстрекает к тому немытый сумасшедший с пеной у рта!
Она посмотрела на кипящую толпу, одолевавшую карниз за карнизом, взбираясь к ним. На солнце блестела сталь.
Гвен ощутила липкое прикосновение страха, но перед чем именно, она сама не знала.
— Ты говоришь почти так, словно знала об этом...
— О, само собой, знала, — улыбалась старая ведьма. — Разве такое не случалось со мной часто и прежде? И обязательно должно было случиться вновь. Не знала я только точное время, но какое это имеет значение?
По мере того как толпа вздымалась все выше и выше, карнизы сужались. Гвен теперь различала отдельные лица.