Возвращение Ктулху
Шрифт:
Центральный неф, [11] от которого к боковым стенам вели узкие трансепты, [12] был до крайности грязен. Пол покрывали кучи пыли и каменной крошки толщиной в ладонь, на которых не было видно ни единого следа. Вдоль стен шли высокие аркадные галереи, ниши были заставлены скульптурами весьма своеобразной наружности, отталкивающее впечатление от которых усугублялось странными символическими горельефами. Честно говоря, среди имеющихся здесь человеческих изображений я не встретил ни одного знакомого мне святого, да и виды других представленных фигур были навеяны, пожалуй, не библейскими сюжетами. Очевидно, ваявший их скульптор отличался необычным художественным взглядом на религию и обладал, мягко говоря, странным воображением. В узорчатых орнаментах капителей, венчающих подпирающие потолочные арки легкие высокие пилястры, не угадывались
11
Неф — продолговатая часть романских и готических соборов и церквей стиля Возрождения, имеющая форму католического креста, простирающаяся от главного входа до хоров и покрытая сводами.
12
Трансепта — поперечный неф.
Спустя некоторое время оцепенение прошло, и мы приняли продиктованное успокаивающим отсутствием следов решение: разделившись, изучить скрытые помещения церкви. Брукс вызвался осмотреть ризницу, Миллер направился в залу левого корабля, [13] где виднелся черный вход в подвал, а мне достался второй ярус колокольни. Я прошел в залу правого корабля, отметив, что воздвигнутые у оконных простенков могучие контрфорсы и перекинутые от них к стенкам среднего корабля косые аркбутаны [14] были практически разрушены. Похоже, покидая Хиллсбери, люди пытались низвергнуть вызывающее у них страх здание, но не довели свое отчаянное предприятие до конца. Бросив еще раз взгляд на расходящихся в разные стороны коллег, я вновь испытал острую тревогу, но ее пересилило любопытство, разжигаемое желанием посмотреть на ставший притчей во языцех надтреснутый колокол.
13
Корабль — то же, что неф. Французское слово «неф» (nef) произошло от латинского navis (корабль).
14
Аркбутаны — подставки, наружные упорные арки готических соборов.
Испещренная трещинами каменная винтовая лестница вывела в открытую башенную залу, обвитую красивой ажурной балюстрадой. Заглянув наверх, я нашел начало водосточной трубы, аранжированной большой горгульей, которая, по-моему, была выполнена чересчур живо и выразительно. Но вот наконец передо мной появился пресловутый колокол, в чьем боку зияла портящая его выбоина. Он беспрестанно раскачивался и гудел, а во время более сильных порывов ветра издавал до боли неприятный грохот. Осмотрев потемневшую от времени поверхность, я обнаружил отлитые на ней подозрительные значки. Они весьма напоминали те пиктограммы, что мне доводилось встречать в отрывочных копиях ужасных «Летописей черных солнц», таблиц Офоиса, а также таинственного манускрипта «Raqno nero» [15] чье авторство приписывают людям из различных стран и эпох, объединенных одним — зловещей репутацией, основанной на увлечении самыми темными культами. Я хотел было перерисовать эти символы себе в блокнот для последующего более тщательного изучения, но потом передумал.
15
Raqno nero — в переводе с варварской латыни «Черный паук».
Открывающийся с высоты восьмидесяти футов пейзаж поражал тоскливостью. С юга на север шла цепочка покрытых сумрачными лесами холмов, на склонах которых петляли сырые балки и овраги, а по их руслам ручьи стремили свои воды в заболоченные озерца, прячущиеся в замкнутых понижениях большой впадины. На западе змеилась зеленая пойма Мискуоша с темно-синей лентой реки посредине, покрытая клубами утреннего тумана, принимающими причудливые, часто пугающие формы. Что было за ней, я почти не видел, и лишь поверх белесой мглы едва угадывались вершины Аллеганских гор. На восток уходила пологая, постепенно возвышающаяся лесистая равнина, вдали сменяющаяся обыкновенными для здешнего ландшафта круглыми и конусообразными холмами. Нигде во всей округе, насколько хватало глаза, не было заметно никаких признаков современной человеческой жизнедеятельности — ни домов, ни пашен, ни пасущихся на богатых окрестных лугах стад. Лишь ветер печально шевелил пыль и листья в каменных обломках мертвого города Хиллсбери, да к югу вела почти заросшая мостовая дорога. И еще я знал, что за ближайшими холмами огородились от зловещего дыхания обитателей Верескового холма несколько мелких ферм и поселков лесопромысловых артелей. Сейчас передо мной простирался дикий нетронутый край, чье, по нынешним временам, противоестественное целомудрие хранила неведомая сила явно неместного происхождения — сила, очевидно, враждебная человеку. Ни разу мой слух не порадовала песня какой-либо птицы, не было слышно даже обычной трескотни насекомых.
Мои меланхоличные размышления о тайнах хиллсберийской церкви были внезапно прерваны ужасными криками и звуками выстрелов, после которых за оградой появился мой пес. Он громко залаял и принялся носиться вдоль забора, не решаясь, однако, проникнуть внутрь. Я крикнул ему что-то ободряющее и, по военной привычке проверив винтовку и боеприпасы, принялся быстро спускаться на помощь попавшим в беду товарищам.
Вновь оказавшись на первом этаже, я заметил, что из ризницы через подножие кафедры в сторону левого нефа шли длинные смазанные полосы, говорившие о том, что Брукс поспешил на выручку к Миллеру, дав мне указание, в какую сторону двигаться. Я быстро нырнул в ведущее в полуподвал отверстие и очутился в темном коридоре, обитом изъеденными жуками деревянными панелями. Короткий, всего несколько ярдов в длину, он расширялся к противоположному концу, выходящему в сводчатое подземное помещение, чей потолок перекрывали две или три выщербленные каменные арки. На полу лежал толстый ковер пыли и обломков всякой рухляди, нарушенный пятнами всевозможных форм, среди которых, как мне показалось, были не только человеческие следы. Из большого полукруглого окна струился свет. Бросалось в глаза, что окно было кем-то намеренно, хотя и не очень умело, расширено, — в каменной кладке его краев не хватало множества кирпичей, чьи обломки в изобилии покрывали пол. В виднеющихся через проем зарослях крапивы и чертополоха имелась широкая тропа, происхождение которой меня сильно озадачило.
Я принялся лихорадочно осматривать подвал в поисках пропавших полицейских. Наконец среди остатков каких-то бочек в дальнем углу помещения я обнаружил уходящий в недра земли ход, из отверзшегося зева которого в лицо мне дохнул вызывающий нестерпимый озноб ужас сырой могилы. Мою дрожь усугубляло то обстоятельство, что кромка входа в дыру была заляпана каплями красной жидкости, которую я без труда опознал как кровь, а также таинственной оранжевой фосфоресцирующей слизи. Оставалось только гадать, что бы это могло быть.
Стоя на краю ямы, я и не подозревал, что лишь несколько секунд и футов глубины отделяют меня от прошлой жизни, которую теперь, при всех ее трудностях и бурных перипетиях, я не могу не считать счастливой. Совершив решительный спуск по ходу, идущему под углом около сорока градусов, я четко установил рубеж в своем жизненном пути: до и после… До и после самого кошмарного события в жизни человека, пребывавшего в блаженном неведении. С этого момента мое сердце наполнено неизбывным страхом, коему не может найтись лекарств и никогда, до самой смерти, не настанет спасительного смирения.
После того как я очутился на дне ямы глубиной полдюжины футов, мой взгляд, направляемый лучом фонарика, дюйм за дюймом обшарил окружающее пространство и выхватил в обступившей меня тьме несколько предметов. Первыми из них оказались обломки двух полицейских винчестеров и россыпи гильз. А затем я не удержался от испуганного вскрика, когда увидел чудовищно истерзанное тело Брукса, у которого были разорваны голова, горло, грудь и живот. Вокруг все было забрызгано кровью, валялись ошметки человеческих внутренностей, а местами на земле светились отвратительные оранжевые пятна.
Некоторое время я сидел, прислонившись к стене. Поначалу мысли целиком определялись ужасным зрелищем убитого коллеги. Несмотря на отчаянные усилия, взгляд невольно падал на его труп, и возникающие при этом чувства толкали меня вернуться в Милфорд и собрать подмогу.
Но затем я подумал о Миллере, о том, что, может быть, еще есть шанс спасти его. Мало-помалу я осознал, что негоже бросать друга на произвол судьбы, а вернее, на произвол гнусных тварей. Мне вспомнились назидательные рассказы бабушки про деда, служившего капитаном артиллерии в армии Ли и совершившего немало славных дел до того, как в апреле 1865 года он погиб при обороне Ричмонда. По словам бабушки, он очень презрительно отзывался о тех, кто предпочитал сбегать с поля боя — якобы за подкреплением, а в действительности ради сохранения своей жизни, в то время как в опасности оставались раненые соратники.
Оправившись после первоначального шока, я хладнокровно перезарядил ружье, вставил в фонарь новые батарейки и приготовился идти дальше по мрачному логову космического зла. Спустя некоторое время, когда я прошел около трех сотен ярдов, стали встречаться разветвления, которые уводили в боковые коридоры. Приходилось гадать, какое из них выбрать в качестве дальнейшего маршрута, и я подолгу стоял возле каждого входа, прислушиваясь в надежде, что до меня донесутся хоть какие-то звуки.
Я попеременно обращал свет фонаря в разные стороны и внимательно вглядывался в суглинистые стены подземных ходов. Каков же был мой ужас, когда в одном из ответвлений я увидел подозрительную темную массу, которая стремительно приближалась.