Возвращение лорда Гленрейвена

«Если это правда, что беды приходят по трое, то на этой неделе со мной уже все плохое случилось», – подумала Клавдия Кастерс, наблюдая спокойный пейзаж за окном. Было раннее утро, ее любимое время дня, и солнечные лучи освещали причудливые пятна и бросали тени на заросший газон, который простирался до сверкающего круга пруда. Однако Клавдия была не в состоянии любоваться этой спокойной красотой.

Она отвернулась от окна, достала из комода, стоявшего около кровати, старые бриджи, поношенную рубашку и куртку и начала одеваться. В уме она перебрала все свои проблемы. Дженни уже должна была ожеребиться, и по всему было видно, что это будут тяжелые роды. Сквайр Фостер объявил, что он больше не будет выполнять соглашение о предоставлении пастбища для ее овец, заключенное несколько месяцев назад. А теперь в деревне, говорят, появился какой-то незнакомец, который задает вопросы о поместье Рейвенкрофт и его умершем хозяине.

Клавдия вздрогнула от этой мысли и замерла, держа в руке один башмак. Незнакомец… Возможно, все это типичная ерунда. Деревушка Маршдин была расположена недалеко от основных путей, так что время от времени какие-нибудь путешественники обязательно заезжали туда по пути в Глостер или даже Уэльс. Но этот незнакомец находился там уже два дня… И потом, почему он расспрашивал об Эмануэле?

Она продолжала размышлять об этом пока одевалась, а потом пожала плечами, решив, что тут она ничего не может поделать. Перед тем как надеть большую бесформенную кепку, она расчесала свои спутавшиеся светлые волосы и завязала их лентой. По привычке она посмотрела на себя в зеркало, и это заставило ее снова вздохнуть. «О Боже, – пробормотала она с раздражением. Ее глаза сузились. – Ты только посмотри на себя». Нельзя сказать, что ей не нравилась ее внешность. Все дело было в росте. Она была очень маленькой. «Коротышка», – сказала она себе, и казалось, что мужской костюм – ее рабочая одежда – укорачивал ее еще больше и делал менее привлекательной, чем ей хотелось. Она опять пожала плечами. И с этим она тоже ничего не могла поделать.

В тишине огромного дома были слышны только шаги Клавдии, и, как это часто бывало с ней в последнее время, ее вдруг охватило чувство восторга. Она была свободна! И хотя она была на грани банкротства, но зато не была больше женой Эмануэля Кастерса. Она пережила его, и ей не нужно будет больше терпеть прикосновения этого человека и его тиранию. И, кроме того, Рейвенкрофт принадлежал теперь только ей! По крайней мере, до тех пор, пока она сможет сохранить его от кредиторов и своего деверя.

Она печально улыбнулась, и улыбка тотчас исчезла с ее лица. Она совсем забыла! Через четыре дня должны были приехать Томас и Роза. О Боже, похоже, на этой неделе ее беды еще не кончились.

Клавдия шла на цыпочках по коридору, потому что в это раннее утро ей очень не хотелось встретить тетю Августу. Она очень любила свою тетю Гусси, но сейчас у нее не было времени, чтобы выслушивать лекцию о том, как неприлично «являться на свет божий в мужском одеянии». Она вошла в кухню и вдохнула аромат свежего кофе и только что выпеченного хлеба.

– М-м-м… какой чудесный запах, миссис Скиннер, – обратилась она к седовласой женщине, стоящей у плиты. Та, сразу бросив свои занятия, принесла ей чашку кофе.

– Надеюсь, вы позавтракаете как следует, миссис Клавдия, – сказала она. – У меня займет всего минуту поджарить яичницу, а ветчина уже нарезана.

Клавдия обняла маленькую полную женщину.

– На это у меня сегодня нет времени, но я съем немного хлеба. – Она взяла нож и отрезала себе толстый кусок хлеба, а затем густо намазала его маслом и джемом. Она выпила немного кофе. Дожевывая на ходу, она махнула рукой недовольной служанке и направилась к конюшне.

Клавдия вошла в загон, когда Джона Гибз, ее главный конюх, выводил Дженни из стойла. Он дотронулся до козырька своей кепки.

– Доброе утро, мэм, – сказал он мрачно, показывая пальцем на кобылу. – Похоже, она подумывает о том, чтобы разродиться сегодня. Из нее молоко сегодня так и брызжет.

Клавдия взглянула на раздувшиеся бока Дженни, а потом перевела благодарный взгляд на своего старого конюха. Он был ее главной опорой. Тот небольшой успех, которого она достигла в разведении лошадей, был бы невозможен без его помощи и советов. Он странный старикашка, подумала она, но он проработал в Рейвенкрофте всю жизнь, и его любовь к ней и ко всему поместью была такой же полной и абсолютной, как красота окружавших его котсволдских холмов.

– Да, пора бы, – сказала она, поглаживая нос кобылы. – Думаете, все пройдет нормально?

– Да еще ни разу не было, чтобы у нее все прошло гладко. Кажется, что она никогда не родит. Все остальные ожеребились несколько месяцев назад, а эта дотянула до июля. Паршивая глупая кобыла, – сказал он, обращаясь к лошади, которая нежно ткнулась носом в его грудь.

– Отец жеребенка Ворлок, – сообщила Клавдия, – и он должен быть очень большим. И черным как ночь, – добавила она, подумав о своем лучшем жеребце цвета вороного крыла. Она про себя помолилась за жеребенка, которого так долго пришлось ждать и который был зачат ее самой лучшей кобылой от их единственного настоящего жеребца-производителя. Это была надежда всей ее конюшни.

Джона прогуливал кобылу взад и вперед по загону, пытаясь приспособиться к ее тяжелому ходу и внимательно осматривая ее, чтобы не пропустить первых признаков надвигающихся родов. Понаблюдав за ними некоторое время, Клавдия обратила свой взгляд на конюшню. Как обычно, это зрелище вызвало у нее прилив радости. Может быть, Рейвенкрофт был лишь небольшим поместьем, но его конюшни были не хуже многих в Англии. Они были построены еще в те времена, когда Рейвенкрофтом владела «другая семья», а именно так называла их про себя Клавдия. Со времен Генриха VIII поместьем управляли многие поколения лордов Гленрейвенов. И именно у них в свое время поместье приобрел Эмануэль Кастерс.

Все постройки были из кирпича, и только главное здание было из портлендского камня. Они были построены на века, хотя, когда был жив Эмануэль, ими никто не занимался, и загон превратился в запущенную свалку всякой домашней утвари. Но прошел всего год после смерти мужа, и Клавдия вместе с Джоной и Лукасом, молодым человеком, которого она в шутку называла своим работником, восстановила все, добившись былого уровня процветания.

Клавдия подошла к одной из конюшен. Прежде чем войти в темную постройку, она остановилась, чтобы еще раз порадоваться утреннему теплу. Она обошла конюшню, чтобы убедиться, что все ее обитатели находятся в добром здравии, взяла в руки вилы и начала ежедневную работу.

Она занималась этим самым нелюбимым делом уже несколько минут, когда вдруг почувствовала, что не одна. Обернувшись, она увидела мужчину, который стоял в дверях, опершись о косяк, и, судя по всему, чувствовал себя абсолютно спокойно.

В то же мгновение, сама не зная почему, она поняла, что это был тот самый незнакомец, о котором говорил ей Лукас: «Он торчит в «Трех перьях» и делает вид, что ему абсолютно нечего делать, кроме как пропустить кружечку-другую средь бела дня».

Она оценивающе посмотрела на незнакомца, отметив, что он был одет в дешевую куртку и бриджи. Он был высокого роста, и солнце освещало его изящную фигуру. У него были черные волосы. «Такие же, как шерсть Ворлока», – подумала она некстати. Но его глаза были, как это ни странно, светло-серые. В полумраке конюшни казалось, что от них исходит сияние.