Возвращение Мастера и Маргариты
Шрифт:
– Издали?
– Лежит в холле экселенц. Двести экземпляров и три коробки с кальсонами.
– И что ж он у тебя просил?
– Да ничего не просил! Презент гуманитарному фонду. Это удивительный случай истинного благодеяния экселенц, в котором я принял личное участие. Батон смахнул слезу.
– Изящный подарок. Весьма, весьма кстати! – неожиданно повеселел Роланд. – Ты вот что, милый мой, позаботься, чтобы к 17 августа всему руководству гуманитарного фонда "Музы" был доставлен подарочный комплект кальсоны и эта книга с дарственной надписью и лучшими пожеланиями. Подпись наша – неразборчивая.
– Хорошую память о себе людям оставим, – просиял Батон.
– А то ведь здесь о бандитах и позаботиться
– Вижу, у тебя что–то еще? – Роланд кивнул в направлении черкески, висевшей совершенно не кстати на витом шнуре парчовой портьеры. В газыре торчала алая гвоздика. – Дамы?
– Женщины, – смущенно признался Кот. – "Женщины в театре". – Он протянул экселенцу визитную карточку. – Правда, одна из них была мужчиной.
– Что за бред! – Роланд рассмотрел карточку. – Творческое объединение. Актеры?
– Полагаю, лучшие из них. Красивые и сильно стараются то, что другими нагажено, разгрести. Ну, помочь людям своим искусством.
– Это как? Массовые действа на улицах и площадях?
– Ах, экселенц, зачем же на улицах? Они собирают единомышленников работников, значит, сцены и идут туда, где они нужнее. В больницы и госпиталя к сильно раненным, которым совсем уже не до чего. И веселят их! Напоминают, что все это – жизнь, а в ней не все совсем плохо. Причем, совершенно бескорыстно. Я думаю, экселенц, это очень трогательная и поучительная история.
– Если трогательная и бескорыстная – значит, что–то просили.
Кот опустил глаза, сраженный проницательностью экселенца, – просили. Они видели Амарелло по телевизору и были потрясены. Говорят – он очень жизнеутверждающий и сразу понятно, что интеллигентный. То есть денег за выступление требовать не будет. У них все без денег выступают, даже мужчины.
– Хм… Постановка вопроса у этих "Женщин", в самом деле оригинальная: отдавать бесплатно. То есть – дарить.
– Дарить самое святое! – горячо подхватил кот. – Свое искусство… Но насчет Амарелло я отказал.
– Полагаю, на этот раз его актерская карьера не успеет развернуться.
– Но я все же помог! Позвонил Бермудеру и намекнул, что раненные сполна хлебнули лиха и совсем забыли в госпиталях, как выглядит вкусненькое. Он плакал от счастья и отвалил "Женщинам в театре" полгрузовика самых первосортных конфет.
– Выходит, встречи местного населения с нашим фондом дают воспитательный эффект, – Роланд вздохнул. – Вот мы уже исправляем нравы. Искореняем пороки – попахивает святостью.
– И ничуть, экселенц! Какая святость – обыкновенная порядочность и то – в гомеопатических дозах – капля меда в бочке дегтя. Беспорядок везде, экселенц! Скажу больше: не только на земле, но и в наших высших департаментах – страшная неразбериха. Все чертовски запуталось! – Батон присел у ног патрона, подобрав кольцом хвост. И принялся старательно вылизывать лапу, растопыривая розовые пальцы. – Я сам временами теряю голову. Скажите на милость, с чего тогда на рынке вступился за торгаша?
– У тебя хорошее сердце, мальчик.
– Ха! Парадокс чистейшей воды! – пройдясь лапой за ухом, кот кивнул на горящий вдоль стены девиз: "Ненависть – моя обязанность. Мщение – моя добродетель". Определите, пожалуйста, точно, кого я должен ненавидеть? Вопрос на засыпку, экселенц.
– ЕГО врагов, – прозвучал полный смирения ответ.
– Ага! – обрадовался Батон, поймав Роланда на узком месте. – Выходит, мы все же работаем на НЕГО!
– Мы – центристы. Мы посередине между плюсом и минусом, между добром и злом. Мы – антикаррозийная прокладка. Состоя в воинстве Антибога, мы пользуемся его оружием, действуем его методом, то есть злом. А парадокс заключается в том, что этим самым злом мы защищаем добро! Ведь ОН добрейший и сострадательный, запрещает насилие и сопротивление, ОН увещевает страдальца подставить вторую щеку, обиженного – смириться. ОН полагает, что таким образом остановит разрушения, искоренит порок! Упрямство, потворствующее размножению зла. Ведь понимает, что ситуация нуждается во вмешательстве!.. – разгорячившись, Роланд шуганул кота и широкими шагами заходил по комнате. – Понимает же! А поскольку сам не желает пачкать руки в качестве ассенизатора, очищающего мир от нечистот, авгиевы конюшни должны разгребать мы. Вот и решай, на кого мы работаем. Роланд рухнул на диван и распорядился: – Пододвинь зеркало. Сегодняшняя прогулка в подземелье подействовала на меня угнетающе. Полемический пафос и никакого аппетита. Скажи Амарелло, что бы не хлопотал с ужином. Зелла пусть заварит мой чай. Пыльца корнишонов, цикута и побольше ирландского мха.
– Неслабо она сегодня приложила этого хмыря! Видать, настрадалась здесь, бедолага. Такой сексапильный поцелуйчик – м–м–а! – кот чмокнул собранные щепотью пальцы. – Куда там Шарон Стоун. Клиент сразу вырубился. А вас, экселенц, я не очень понимаю – собрались Храм защищать? Грудью пошли на Пальцева: "откажись, подлец, от своих гнусных замыслов!" Это показалось мне несколько не последовательно.
– Уходи… – поморщился Роланд. – У меня от шерсти аллергия. Как только соберешься сеять разумное, доброе, вечное, то обязательно кто–нибудь отсоветует… И морда у тебя на редкость нахальная.
– Порода такая, – вздохнул Батон. – Как пишут в объявлениях кошачьих клубов – "детское выражение лица"! От помойников мы далеко ушли. Не те времена. – Важно переступая на задних лапах, кот двинулся к двери. Шерсть – густой набивки, плюшевая!
– Постой. Ты вот сам, в качестве юного мстителя, как понимаешь Пальцев наш или не наш?
– Сволочь он. Котов не любит. Никого, кроме себя.
– А Храм – чей объект? – тоном въедливого экзаменатора загонял кота в угол экселенц.
– Чего ж тут думать – как и все здесь – пополамный. Наживается на его горбу сволота, вроде Альбертика и Федула. И будут наживаться впредь. У… я б этих попов! – Батон изогнул спину и сделал боковую боевую стойку. Совершил пару мягких скачков по комнате и с урчанием, обмякнув и подобрев, пристроился у колен Роланда. – Но ведь с другой стороны, церковь кого–то просветляет? Просветляет, я лично видел. Нельзя отрицать. Нельзя.
– Это с одной стороны – с людской, и с другой, то есть – с ЕГО. Поскольку Его Храм. А с третьей что, с нашей?
– С нашей, полагаю, сие строение – объект охраняемый. Мы ведь тут зачем? Памятники истории восстанавливаем. Клад вон совсем задарма отрыли, Батон вдруг стал серьезным и обратил на экселенца почтительный взор: Можно выразить сомнения, учитель? Вот ведь получилась двусмысленная ситуация: нейтрализуя Пальцева, мы спасаем Храм, а следовательно, работаем на наших идейных противников. Не сомневаюсь, вы хорошо продумали интригу и намерены что–то предпринять для сохранения авторитета. Интересно, что именно? Простите, учитель, мою назойливость.
Роланд усмехнулся:
– Будем считать, что меня ловко подставили. И повздыхаем – умные там головы, в ЕГО департаменте. Сформулировали неразрешимую дилемму: либо прояви терпимость и всепрощение, что само по себе для меня отвратительно, пригрей, значит, гада на своей груди и гнусному его делу содействуй. Либо ликвидируй его и тем самым – сохрани Храм. За это маршальские погоны и орден в ЕГО департаменте, между прочим, полагается. А в нашем – пожизненное освобождение.
– Вот я и думаю, а что нам больше всех надо? Неужели у них тут не найдется героя, способного взять благородную миссию спасения святыни на себя? Нет энтузиастов–мучеников? Вы же тогда не зря показывали нам скульптуру говорили, что делаете ставку на настоящую, вечную…То есть на то, чем одаривает ОН!