Возвращение миледи
Шрифт:
– И вам не болеть! – отозвался крупный пузатый дядька в милицейской форме. – Присаживайтесь, – предложил он.
– Я частный детектив Татьяна Александровна Иванова, – сказала я. – Вам должны были звонить...
– Звонили, – кивнул он. – Документы предъявите!
Я протянула ему паспорт, лицензию и коньяк.
– Это лишнее! – буркнул он, но я, заметив, какими глазами он посмотрел на бутылку, самовольно поставила ее в шкаф и сказала:
– Хорошая выпивка лишней никогда не бывает!
Несмотря на коньяк, Поленов самым внимательным образом прочитал мои документы от корки до корки и спросил:
– Чего
– Понимаете, Иван Трофимович, – осторожно начала я, – у меня есть предположение, что с Михаилом Антоновичем Морозовым, когда он здесь лето после армии провел, какая-то нехорошая история случилась. И жить она ему до сих пор спокойно не дает! Вы не расскажете мне, что же тогда произошло?
– А зачем вам это? – настороженно спросил Поленов.
– Только не для того, чтобы причинить ему неприятность, – заверила я участкового. – Совсем наоборот! Видите ли, я сейчас занимаюсь одним делом, и оказалось, что у нас с ним общий враг, так что я, пожалуй, как раз смогу ему помочь.
«Общий враг» было явной натяжкой, но мне сейчас было не до лингвистических тонкостей.
– Сомневаюсь! – покачал головой Поленов. – Вы не из наших, деревенских, а враг у Мишки здесь только один – Жадовы!
– А вы не сомневайтесь! – попросила я. – Если окажется, что эти Жадовы здесь ни при чем, то от меня о Морозове никто слова не услышит, и поручиться за меня в этом могут те люди, которые вам звонили. Уж они-то знают, что я тайну хранить умею!
Участковый явно сомневался, а потом все-таки сказал:
– Ладно! Расскажу вам, как дело было, – и начал: – Мы с Мишкой одногодки, одновременно в армию пошли, а потом и вернулись. Ну такое событие всей деревней отмечали. А потом, когда захорошели все, драка началась. Кто-то посчитал, что его род войск престижнее, чем у соседа, и пошло-поехало. И тут кто-то заорал, что Мишка Морозов Миньку Жадова убил!
– А что это за имя такое – Минька? – спросила я.
– Да Мелентий он был, – объяснил Иван Трофимович и продолжил: – Мы, конечно, все к Миньке бросились. И Мишка, само собой! А сам клянется, что не трогал он его, что совсем в другой стороне был! А мы все пьяные, разгоряченные! Ну и поперли на него! А он испугался, повернулся и бежать! Жадиха над сыном голосит, бабы вокруг нее собрались и тоже воют. Сам Жадов орет, что до конца жизни Мишку засадит. А Прошка Конюхов его успокаивал. Говорил, что, мол, толку, что ты его засадишь? Сына-то все равно не вернешь! Ты его лучше на Зинке жени. Коль он тебя сына лишил, пусть хоть внуками порадует! А чтобы не отвертелся, я лично заявление напишу, что своими глазами видел, как он Миньку поленом по голове ударил. Да и остальные не откажутся в таком хорошем деле помочь!
– И написали? – с трудом скрывая злость, спросила я.
– Написали! – кивнул Поленов.
– И вы? – уточнила я.
– Нет! – помотал он головой. – Я не писал, хоть Прошка меня и уговаривал. А чего врать, если я ничего не видел! А другие-то написали! Прямо там за столом, где пили. А убийство это на несчастный случай списали. Сам, мол, упал и об лавку ударился!
– Потому что Жадовы здесь коренные, а Морозовы – пришлые! – уверенно заявила я.
– Да! – растерянно сказал Поленов. – Антон действительно к нам в колхоз механиком после института попал, а жена его учительницей в школе работать начала.
– С психологией дружу! – просто ответила я и спросила: – Ну, а что дальше было?
– Так этими-то заявлениями Жадов и заставил Мишку на Зинке жениться! – ответил Иван Трофимович.
– А почему они в него так вцепились? – удивилась я. – Из-за того, что его родители в начальство выбились?
– Да нет! – махнул рукой участковый. – Зинка же с детства увечная была. С качелей упала и кости поломала, а они срослись неправильно. Вот и получилась она хромая и кривобокая! А с лица-то она симпатичная была. И Мишку с детства любила. Эх и красивый же он парень был!
– И что из этого вышло? – спросила я.
– А ничего хорошего! – пожал плечами Поленов. – Свадьбу-то на всю деревню отгрохали, а Мишка там как покойник сидел! А как Зинка понесла, так в Тарасов уехал в институт поступать! Жадов не против был – хотел, видно, зятя образованного иметь. Только не поступил, наверное, Мишка и торговать пошел. Жадовы сначала хотели, чтобы он Зинку к себе взял, да фельдшерица сказала, что за ней постоянный присмотр нужен, потому что ей рожать опасно и лучше вообще аборт сделать, а то она или сама умрет, или ребенка ненормального родит.
– А она? – спросила я, уже понимая, что дело добром не закончилось.
– Так Зинка-то, может, и послушалась бы, да ее родители заставили. Сказали, что она так мужика крепче привяжет. Вот она и решилась! – вздохнул участковый. – Дашка семимесячная родилась. Еле-еле выходили! А Зинка после этого слегла – ноги у нее отказали. И сдвиг у нее в мозгах произошел: раньше-то она Мишку до смерти любила, а после этого лютой ненавистью возненавидела. Проклинала на чем свет стоит. Так крыла, что крик на все село стоял! Только сволочью и называла. Мишка-то хоть и редко сюда приезжал, но откупался от Жадовых! То хрусталь с оказией пришлет, то сервиз, то ковер! А о продуктах уж и говорить нечего.
– Значит, у Морозова здесь ребенок есть? – удивилась я. – Что-то о нем никогда слышно не было. А Зина жива?
– Да нет! Умерла, когда дочка в десятом классе училась, царствие ей небесное! – сказал Иван Трофимович и перекрестился.
– Ну а что дальше было? – спросила я.
– Мишка-то, по слухам, к тому времени уже с женщиной какой-то жил. С ребенком взял – видели их наши в городе! Да оно и понятно – мужик же он! Природа своего требует! Так Жадов ему прямо на поминках во всеуслышание и сказал, чтобы он снова жениться не вздумал, потому что у него одна наследница, и на Дашку показал, что они, Жадовы, делиться ни с кем не привыкли! И пригрозил, что иначе он, Мишка то есть, сам знает, что будет!
– Представляю себе, что в такой обстановке из девчонки получилось! – покачала я головой.
– Да уж вся в жадовскую породу пошла! – согласился Поленов. – Не любили ее у нас! Хоть она лицом и в мать пошла, красивая была, а парни сторонились ее – уж очень характер у нее паскудный. Мишка-то после Зинкиной смерти сюда и не приезжал больше, но вещи на Дашку с оказией передавал, так что одета она была как кукла. И она же его сволочью-папашей называла!
– Ну как ее мать его звала, так и она стала, – сказала я и спросила: – Она здесь до сих пор с дедом и бабушкой живет?