Возвращение на родину
Шрифт:
Все, кроме одного: этот горел ближе всех и светлее всех, как луна среди звезд. Не с той стороны, где в долине тускло светилось маленькое окно, а в прямо противоположном направлении. Он горел так близко, что, несмотря на малую величину, яркостью превосходил все остальные.
Этот неподвижный огненный глаз давно уже привлекал внимание стоявших на кургане. А когда их собственный костер осел и померк, они еще чаще стали туда поглядывать. Уже и многие дровяные костры отгорели и растаяли в темной дали, а этот пылал по-прежнему.
– До чего же он близко, этот костер, - сказал Фейруэй.
– Даже видно, как мальчишка кругом ходит.
– Я могу камень
– И я могу, - тотчас откликнулся дедушка Кентл.
– Э, нет, дети мои, не добросите. Оно только кажется близко, а на самом деле туда мили полторы, - сказал торфяник.
– Это у нас на пустоши, а все-таки не дрок горит.
– добавил он.
– Колотые дрова, вот это что, - решил Тимоти Фейруэй.
– Только чистая лесина такое пламя дает. И горит это в Мистовере, на горушке, что перед домом старого капитана. Чудак человек! У себя на усадьбе костер зажег, за своей насыпью и канавой, чтоб никто другой не попользовался, даже близко бы подойти не мог! А на что ему, старому, костер? Когда и ребятонка-то в доме нет, кого бы потешить?
– Капитан Вэй нынче куда-то далеко ходил, страх как уморился, - сказал дедушка Кентл, - вряд ли это он зажег.
– Да он бы и хороших дров пожалел, - вставила толстуха.
– Ну так, наверно, ото его внучка, - сказал Фейруэй.
– Хотя и ей-то зачем - не маленькая.
– А может, ей нравится, - сказала Сьюзен.
– Она тоже этакая, с причудами. Живет одна, ни с кем по знается.
– А красивая девушка, - заметил Хемфри, - особенно когда одно из своих городских платьев наденет.
– Это верно, - сказал Фейруэй.
– Ну пускай себе палит свой костер, бог с ней. Наш-то, гляжу, совсем прогорел.
– И как сразу темно стало, - пролепетал Христиан, оглядываясь назад и еще больше округляя свои заячьи глаза.
– Не пойти ли уж нам домой, а, соседи? На пустоши, я знаю, худого еще не случалось, а все-таки лучше бы домой... Аи, что это?
– Ничего больше, как ветер, - успокоил его торфяник.
– - Я считаю, пятое ноября в городах еще можно вечером праздновать. А в такой глуши, как у нас, только бы днем.
– Да полно тебе, Христиан, подбодрись, будь мужчиной! Сьюзи, голубка, вот мы сейчас жигу с тобой спляшем, а, лапушка? Пока еще видно, какая ты у нас красотка, - даром что уж двадцать с лишком лет минуло с той поры, как твой муж, разбойник этакий, утащил тебя из-под самого моего носа.
Это было адресовано толстухе Сьюзен Нонсеч, и почти в то же мгновение перед глазами присутствующих промелькнула ее пышная фигура, увлекаемая словно вихрем, туда, где средь золы и пепла еще тлели угольки отгоревшего костра. Рука мистера Фейруэя обвила ее стан, прежде чем она успела понять его намерения, ноги ее оторвались от земли, и вот уже она кружилась по площадке в его мощных объятьях. Сьюзен была специально оснащена для производства шума, так как, помимо облекавшей ее скрипучей брони из китового уса, она зиму и лето, в дурную погоду и в хорошую, постоянно носила поверх башмаков деревянные патенки, чтобы не изнашивать обувь; и когда Фейруэй, вырвавшись на середину, завертел ее в танце, щелканье патенок, скрип корсета и ее собственные визгливые возгласы составили в целом весьма заметный для слуха концерт.
– Тресну вот тебя, непутевого, по башке!
– восклицала она, в то время как ее патенки выбивали барабанную дробь по обгорелой земле, взметая искры.
– И то уж я все ноги себе о колючки изодрала, а ты меня еще огнем по живому!
Внезапная веселость Тимоти
– Ох, не надо бы!.. Искры-то как летят! Ведь это же значит беса тешить!..
– Что это?
– спросил вдруг один паренек, останавливаясь.
– Ой, где?.. вскричал Христиан, поспешно присоединяясь
к остальным.
Все танцоры замедлили темп.
– Да вот за тобой - там, внизу.
– За мной!
– трепетно повторил Христиан и забормотал: - Матфей, Марк, Лука, Иоанн, да хранят меня от болестей и ран, ангельский покров от сатанинских ков...
– Помолчи-ка. Что там такое?
– сказал Фейруэй.
– Э-эй!
– раздался оклик из темноты.
– Гей-гей!
– отозвался Тимоти.
– Есть тут прямая дорога к миссис Ибрайт в Блумс-Энд?
– донесся до них тот же голос, и, смутно видимая в полутьме, длинная тонкая фигура приблизилась к кургану.
– Может, нам бы домой побежать, соседи?
– сказал Христиан.
– Только не порознь, а всем вместе? А?
– Наберите там дроку, - сказал Фейруэй, - да зажгите - посмотреть, кто это.
Когда пламя вспыхнуло, из темноты выступил молодой человек в облегающем костюме и красный с головы до пят.
– Есть тут прямая дорога к дому миссис Ибрайт?
– повторил он.
– Да вон та тропка, где ты стоишь.
– Нет, такая, чтобы фургон и пара лошадей могли пройти.
– Проедешь и парой. Дорога, правда, плоха, да и круто, но ежели у тебя есть фонарь, так лошади найдут, куда копыто поставить. А где твоя повозка, сосед охряник? Высоко ли уже взобрались?
– Я оставил ее внизу, с полмили отсюда, а сам пошел проверить дорогу. Давно здесь не бывал, боялся в темноте заплутаться.
– Ничего, валяй, проберетесь, - сказал Фейруэй.
– Ох, и страх же меня взял, когда я его увидел!
– продолжал он, обращаясь ко всем вместе, в том числе и к охрянику.
– Господи, думаю, что это за пугало такое огненное? Ты, друг, не обижайся, я же не говорю, что ты и впрямь пугало, основа-то у тебя, всякому видать, хорошая, отделкой вот малость не вышел. Я к тому, что спервоначала больно уж мне чудно показалось - вроде как черта вдруг увидал либо красный этот призрак, про которого мальчишка рассказывал.
– А я еще хуже перепугалась, - сказала Сьюзен Нонсеч, - потому прошлой ночью я во сне мертвую голову видела.
– Ох, да уж и не говорите, - сказал Христиан.
– Ему бы еще платок на голову, совсем бы дьявол с картинки про искушение.
– Ну что ж, спасибо, что показали дорогу, - проговорил, слегка улыбаясь, молодой охряник.
– И спокойной ночи вам всем.
Он сошел с кургана и исчез в темноте.
– Где-то я встречал этого парня, - заметил Хемфри.
– Но где, и когда, и как его звать, не помню.